Дмитрий Петров - Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие Страница 14

Come to me, my melancholy baby!

Утром все делают вид, что будильник, сволочь, сломался, потом кто-то вспоминает, что семинар сегодня "полуобязательный"… в конце концов, разыскав на столе отвратительные чинарики, курят среди убожества своих чахлых одеял.

А за дверью… начинают раздаваться громкие рыдания соседок. "Что ж теперь делать-то будем, граждане хорошие, братья и сестры?" Главная скандалистка Нюрка бьется в истерике. Дядя Петя сапогом грохочет в дверь. "Вставайте, олухи царя небесного! Великий Сталин умер!"»

– Что творилось в тот день у нас в Казани! – рассказывал мне Аксенов осенью 2004 года. – Сначала все пили водку. А потом Жора Баранович, трубач-«шанхаец», заиграл!.. Юра Модин вступил – пианист. И понеслось! Подробности в рассказе «День смерти товарища Сталина»…

Ну а наша четверка?

«Компания мрачно сидела на койках… "Отчего ребята такие смурные, – думал Филимон, – из-за вождя или из-за того, что "Красное подворье" отменяется? Спроси самого себя, – сказал он сам себе, – и поймешь внутреннее состояние товарища"».

«Красное подворье» – это, конечно, кабак. Притон со сквернейшей репутацией. Где прожигали жизнь плевелы, трутни и плесень нашего общества. Там-то друзья и собирались отметить день рождения Филимона. А «всенародное горе» грозило нарушить их планы.

Но именинник украсил голову шляпой, взятой без спроса в реквизитной театра… Обмотал шею шарфом и сказал:

– Похиляли, чуваки!

– Да ведь шлепнут за гульбу в такой день!

– Не обязательно!

2

«Четверка трутней и плевелов»… Филимон, Спиридон, Парамон и Евтихий – плыла в сторону «Красного подворья», где «и в обычный вечер можно было замарать репутацию, а в такой трагический момент… загреметь» на «Черное озеро».

– Мы просто покушать, – сообщили юноши старшему официанту Лукичу-Адриянычу, которому этот день напоминал весну 1919 года, когда замолчали пушки, а в кабак завалились чехи-легионеры – просто покушать.

– Бутылку-то принести? – спросил старый стукач и, получив заказ на «разве что одну», молвил: – Не знаю, все ли искренне скорбят нынче по нашему отцу? В Америке, наверное, водку пьют, котлетками закусывают…»

«"Простенько покушаем, простенько покушаем", – бубнили, посмеиваясь в рукава, Филимон, Парамон, Спиридон и Евтихий, пока с редкой легкостью мимо остывших котлеток, замерзшего пюре и сиротливого горошка проходила третья очередь хлебного вина…»

Это усек Лукич-Адрияныч и «звякнул» куратору заведения майору МГБ Щербине, известному в городе как стиляга Вадим Клякса: вот, мол, в день всемирной тоски группа «плевелов» кощунственно потребляет спиртные напитки…

Майор рванулся на зов. Меж тем в «Подворье» подгребали и чувишки – Кларка, Нонка, Милка, Ритка… Вскоре пары вышли на танцпол. Инструменты молчали – мелодии слетали с губ: «Утомленное солнце», «Кампарсита», «Мамба итальано»… И вот уже сам майор, тяпнув третью, обратился к одному из «трутней»: «Вы танцуете, молодой человек?»

И закончилось все не страшно. Сыщик внезапно переживает дикий кульбит сознания и молит ребят помочь ему смотаться в Западную Германию. А уж оттуда – в Америку…

Эти и другие эпизоды того дня описаны в книге Аксенова «В поисках грустного бэби», в рассказе «День смерти товарища Сталина» и других текстах. В них литературная история сплетается с подлинными событиями и переживаниями 5 марта 1953 года. Так совпало, что 5-го числа 3-го месяца родился Саша Котельников. И вновь с нетерпением ждал его. За 15 лет жизни он привык, что этот день принадлежит ему, и был в ужасе: неужто он никогда больше не отметит день рождения? Ведь теперь эта дата вечно будет черной во всех календарях…

Галя Котельникова, обняв колонну, рыдала, не видя горьких слез сокурсниц, аспиранток, преподавателей, заграничных студентов… Ей казалось, Казанский университет тонет в слезах. Лишь на миг отвлек ее возглас юного студента-корейца. «Я еду на родину, где сейчас под ногами горит земля. Мы будем беспощадно сражаться с проклятым империализмом до последней капли крови! – воскликнул он. – Мы победим! Сталин – бессмертен!»

Но все знали: бессмертие вождя – фигура речи… О, если б он был вечен, как партия! Тогда бы мир парил в безбрежном счастье. А так он гибет в трясине беды. А с ним студенты, квартиранты, официанты, шахтеры, актеры, монтеры, окулисты и артиллеристы; девы, чьи пышны косы, и лысые партийные боссы; плечистые чекисты с пистолетами и «браслетами» и исторические оптимисты – писатели и поэты. Но какой уж там исторический оптимизм, коль оставил тот, кто вел в коммунизм? Тяжко ложились на бумагу всхлипы эпитафий…

В этот час величайшей печалиЯ тех слов не найду,Чтоб они до конца выражалиВсенародную нашу беду…

– делился Александр Твардовский.

Всю нестерпимость боли и печали,Нет слов таких, чтоб ими рассказать,Как мы скорбим по Вас, товарищСталин!

– горевал Константин Симонов.

Обливается сердце кровью…Наш родимый, наш дорогой!Обхватив твое изголовье,Плачет Родина над тобой!

– это Ольга Берггольц, потерявшая в тюрьме ребенка, но рыдавшая над «любимым и дорогим».

А вот Михаил Исаковский советовал: собрать нюни и сопли, и снова – вперед:

И пусть в печали нас нельзя утешить,Но он, Учитель, нас учил всегда:Не падать духом, головы не вешать,Какая б ни нагрянула беда.

Конечно, все эти и многие другие стихи наизусть знали миллионы советских людей и, само собой, Юра, Феля, Вася, Саша и Галя Котельниковы…

3

Стоп, а кто они? Что за Галя и Саша? Откуда взялись? Почему мы о них вспоминаем?

Да потому, что не вспомнить нельзя! Сегодня Галина и Александр Котельниковы – последние оставшиеся с нами родственники Василия Аксенова, способные рассказать о детских годах писателя. Одиннадцать лет провели они вместе в коммуналке на улице Карла Маркса. Пережили репрессии, голод, холод и нищету военных лет и перемены лет послевоенных…

Бывало, Аксенов дарил и подписывал свои книги. Часто – родственникам. И всегда – с добрейшими словами – им, своим племянникам Саше и Гале, с которыми остался дружен на всю жизнь. Сегодня они пребывают в добром здравии, живут в подмосковной Черноголовке и, любезно показав мне автографы на его книгах, рассказали об общих детских годах в Казани.

Среди подписей есть и такие: «Галке и всем моим казанским милым и любимым»[19], «Ксении Васильевне, Матильде Андреевне, Галине Евгеньевне с электропоцелуями»[20], «Целую вас, дорогие наши женщины с Карлы-Марлы»[21].