Владимир Кравченко - Через три океана Страница 14

Мы подошли к "Днепру", спустили "шестерку", приняли с "Днепра" шланг, несколько раз обрывали его, наконец, завели и теперь сосём, жадно сосём пресную воду сквозь узенькое горлышко шланга. Нам надо 180 тонн, а принимаем мы в час всего пятнадцать. А с "Олега" то и дело семафорят: "Скоро ли, да скоро ли?" Горе нам горькое. Что это за судно - наш крейсер. Вечные поломки, вечная обуза для всех.

Взошла полная луна и застала нас за этим занятием - качанием воды. Сквозь шланги местами сочится струйками вода; команда жадно подбирает ее, подставляет кто кружечку, кто пригоршню. Один подставил ведерко под сирену: оттуда (благодаря неисправности) нет, нет и вырвется с паром струя кипятку догадливый матрос уже полведра себе набрал.

А я хожу по лазарету, завязываю краны и бранюсь: "Санитары, не сметь трогать пресной воды, руки мыть соленой водой!" - вот до чего дело дошло!

А из воды, освещенные луной, на нас умильно глядят, любуются тупые акульи морды: ждут, не дождутся, скоро ли, мол, к нам, голубчики, пожалуете?

Эх, горе-воители! Ну, куда нам воевать-то! А еще с "Новиком" тягаться вздумали. "Новик" за границей, ведь, строился.

7 декабря. Подходим к Джибути. Совсем истомил нас зной. Вчера раздробило четыре пальца одному матросу: один пришлось отнять, три надеюсь сохранить. Работать в этакую жару невозможно. Операция благодаря качке вышла мучительной, хотя и производилась под кокаиновой анестезией.

Глава XXI.

Джибути

12 января. Сегодня я долго бродил по всему судну, отыскивая уголок, где можно было бы заняться писанием. В каютах и кают-компании невыносимо жарко. Командир предложил свою каюту, но и у него не лучше, несмотря на электрический вентилятор. Отправился на верхнюю палубу, где на юте под тентом мы целыми сутками теперь живем: работаем, обедаем, спим. У нас сейчас вторые сутки днем и ночью продолжается погрузка угля. Кругом бегают и галдят грузчики угля - сомалийцы с их однообразными криками: "Эго - эга! эго эга!" В Джибути я первый раз. На низменном плоском полуострове расположен небольшой городок. Равнина тянется довольно далеко и окаймляется высокими горами. Рейд огромный, достаточно защищенный от ветров. Вход в него довольно затруднителен. Вправо невдалеке находится огромная, покрытая коралловыми рифами, банка, которая в отлив с часу до трех совершенно обнажается.

"Олег" и "Днепр" стали далеко, остальные ближе к берегу. Кроме наших судов здесь очень много немецких угольщиков; я насчитал их 12; все большие грузовики; на днях к ним должно присоединиться еще десять. Этой флотилией командует лейтенант запаса Германского флота. Мы его величаем шутя "адмиралом". Оказывается, немцы на многие свои суда-угольщики поназначали офицеров запаса (временно, конечно), для того, чтобы из опыта нашего похода извлечь наибольшую пользу для своего флота. Они и сами не скрывают этого. Наш крейсер послали отыскивать "Рион", который был оставлен в Красном море ловить два парохода - "Zambia" и еще какой-то с орудиями и снарядами. В поисках за ним мы шатались по Аденскому заливу, Баб-эль-Мандебскому проливу и, наконец, увидали "Рион", любезно жавшимся к двум английским пароходам, делавшим вид, будто они и не замечают его присутствия. Мы передали приказание вернуться в Джибути, и "Рион" с грустью повернул за нами, а те два - сразу дали полный ход и задымили вовсю - контрабандисты вне всякого сомнения. Дело в том, что у нас не было разрешения останавливать и осматривать другие пароходы кроме вышеназванных. Когда мы вернулись обратно, то узнали о получении телеграммы, сообщавшей о том, что настоящие-то контрабандисты прошли давным-давно - еще 15 декабря.

Нечего сказать, хороши наши сведения! За время стоянки в Джибути "Изумруд" выходил два раза на стрельбу; стрельба велась с довольно большого расстояния и, к великому нашему удивлению, отличалась поразительной меткостью. Правда, волнения совсем не было. После стрельбы, в самый разгар жары, с 12 до 14 ч, мы отдыхали, тихо колышась на едва заметной зыби залива. Утомленная команда заснула, а офицеры занялись зоологическими изысканиями. Мимо плыли огромные пестрые медузы. Лейтенант Р.{24} захотел зачерпнуть одну деревянным ведром и уронил его в воду. Ведро стало отплывать по течению. Р., отличный пловец, не желая никого будить, разделся и выпрыгнул за борт, живо поймал казенную вещь, подплыл обратно, привязал ведро к поданному нами концу, стал в него ногами, а мы давай тащить. Только что Р. поднялся над водой, как под ним в воде шмыгнула огромная акула. Мы взглянули да так и ахнули - такая их здесь масса. Все эти серебристые отблески, отсвечивавшие в глубине, все это большие и маленькие акулы. И как только мы могли позабыть о них? Дело в том, что винты наши теперь не работают, они и собрались. Когда я поднялся на верхний мостик, то с вышины еще лучше разглядел, сколько их здесь. Особенно одна парочка меня поразила - мамаша с дочкой. Мамаша толщиной с добрую корову, а длиной сажени полторы. Медленно, едва заметно шевеля плавниками, они делали тур за туром вокруг нашего судна точно на прогулке. Я глядел на них с неизъяснимым чувством, предвидя в недалеком будущем печальную возможность более близкого знакомства с ними. Потом мы решили теперь же свести счеты, изготовили крюк, нацепили кусок солонины ходят эти чудища близехонько, их спутники лоцмана даже обнюхивают приманку, а брать не берут. Я уверен, что лейтенант Р. в другой раз за борт не полезет.

Кроме акул и лоцманов ходило несколько штук очень красивых зеленых рыб с голубыми плавниками, величиной с большую щуку. Они поднимались совсем к поверхности воды. Распотешила всех одна рыбешка (не знаю названия), небольшая, темно-коричневая, с двумя парами плавников-крыльев. Я выстрелил из монтекристо{*12} и напугал ее до чрезвычайности: она выскочила из воды и полетела, как добрая птица, чего мы от нее уж никак не ожидали. Подул ветерок, набежала рябь, и подводный мир скрылся из наших глаз. Мамаша с дочкой надолго остались у меня в памяти.

На рейде нам очень досаждают крики назойливых чертенят - маленьких сомали: они подплывают на своих душегубках-пирогах, выдолбленных из дерева, цепляются за иллюминаторы, заглядывают в каюту, высматривая, где что плохо лежит, и, не переставая, орут во все горло: "A la mer, a la mer"{*13} или "tararabumbia" и даже "viens, poupoulem viens, poupoule, viens"{*14}. Все это проделывается с тем, чтобы обратить на себя внимание и выклянчить монету, которую они тут же в воде и ловят с неподражаемым мастерством, как далеко им не кинь. Тут же в воде они и потасовку между собой заводят. У каждого на руке кожаная браслетка с талисманом от акулы: в ней зашито изречение из Корана. Акулы их действительно не трогают; но дело в том, что они гастрономы и предпочитают мясо белых.