Елена Коровина - Великие исторические сенсации. 100 историй, которые потрясли мир Страница 14

Однако ко времени воцарения Бориса Годунова казна настолько опустела, что предприимчивый царь-менеджер решил делать деньги на всем возможном. Кабак снова открылся, но питие вздорожало, так как в цену впервые вошла государственная пошлина. Потом открылись погреба фряжских вин (то есть иноземных), однако туда допускались лишь иностранцы. Надо сказать, что русский народ туда и не стремился. Не было у него тяги к распитию крепких напитков в общественных местах. Только к концу первой четверти XVII века в столице открылось невиданное число кабаков – аж целых три штуки. И надо отметить, что народ валом не повалил. Большая часть посетителей состояла, как ни странно, из бездомных и нищих. Ну а чтобы расплатиться за выпивку, в этих трактирах можно было заложить одежду.

Но долго кабаки не продержались. К середине XVII века вышел новый царский указ (представляете, сколь важным виделся тогда питейный вопрос, что требовались особые указы!) об упразднении кабаков, ведь в них только пили, а еды не подавали. По указу возникли корчмы или кружалы (кружечные дворы, где вино отпускали кружками). И эти кружалы теперь обязаны были подавать не только вино, но и еду – «дабы до риза не опьянялися». Проще говоря, власти никак не стремились спаивать народ.

Догадываетесь, когда возродились питейные заведения без еды, «где продаются и тут же распиваются спиртные и хмельные напитки»? Конечно же во времена царя-реформатора Петра I, чьи преобразования и начинались обычно с непотребных пьянок и лихих гулянок. Однако, поездивши по миру, и Петр начал «блюсти нравы»: приказал именовать кабаки на иностранный лад австериями и дать им собственные имена. Кабак у Лобного места на Красной площади назвали «Под пушкой» (рядом стояли пушки), кружало на Петровской улице назвали Петровским, а кабак рядом с ним – вообще «Татьянкой» (одни говорят, так звали хозяйку, другие – гармонь, на которой гармонист веселил народ по вечерам). И дело таки пошло, а вернее, по Петровому указу – влет полетело. Появились «потехи» – карточные и азартные игры, а также «женки» для веселого времяпрепровождения. К 1720 году в Москве обнаружилось уже более 20 питейных заведений, а к 1770-му полторы сотни.

Однако императрица Екатерина II указом от 9 марта 1792 года начала наводить порядки в питейных и гостиничных заведениях: «дабы в них развращенные люди и зазорные женщины не впускались и картежная игра во всех тех местах была искоренена и уничтожена». Но рачительная государыня и о доходах казны не забыла. Именно во времена Екатерины прибыль от продажи спиртных напитков стала главной статьей государственного дохода. Сравните: подушный оклад приносил 11 миллионов, а винная подать – 24 миллиона рублей в год. И доход шел по нарастающей.

В 1810 году московский градоначальник граф Ростопчин, будущий главнокомандующий, в сердцах написал императору Александру I в приватном письме: «…если народ оставить в настоящем положении, то чрез несколько лет купцы, ремесленники, крестьяне и люди наши представят вместо громады верноподданных скопище пьяниц и воров. Сорок трактиров открыты днем и ночью. В одном Царьградском выпивают ежедневно по 16 тысяч бутылок пива, а вина в Москве каждый день… до 400 тысяч стаканов…»

Представляете, по Москве аж 40 трактиров!.. Да, например, в Лондоне начала XIX века их было без счета. В каждом втором доме, как писал Диккенс, наливали и разливали. Вот вам и российское пьянство – всего-то 40 трактиров на громадный город!.. Но даже это количество тревожило градоначальника Ростопчина! Но времена Отечественной войны 1812 года, а затем общественный катаклизм, вызванный восстанием декабристов, резко изменили общественное настроение. Москва вдруг стала снова возвращаться к патриархальному укладу. Общественная жизнь быстро перетекла в домашнюю. Конечно, стремление вкусно и хорошо поесть да и выпить никуда не исчезли, но выпивка и празднование снова переместились в домашнюю атмосферу. Рестораны стали скромнее, ибо деньги быстро таяли в карманах горожан. Богатые заведения уступили место трактирам средней руки, где собиралась публика, отнюдь не склонная к кутежам. Дадим слово современнику: «Во-первых, дам никогда не бывало в общей зале, и рядом с элегантной молодежью сидели совсем просто одетые скромные люди. А очень много лиц торгового сословия в кафтанах пребывали в трактирах, предаваясь исключительно чаепитию… В общей зале было довольно чинно, чему содействовал служительский персонал – половые. Это были старые и молодые люди, но решительно все степенного вида, покойные, учтивые… Трактиры имели свою постоянную публику, и частые посетители величались половыми по имени и отчеству, состояли с ними в дружбе».

В таких трактирах за чаепитием русские купцы вели переговоры и заключали крупные сделки. Конечно, дела «вспрыскивали и обмывали», но рюмками, а не ведрами, как говорят мифы. Пьянство было скорее исключением, чем нормой. Недаром пьяниц высмеивали, о них шла дурная молва, их старались обходить стороной и не иметь с ними дела, наконец, их жалели. Кутежи не считались достоинствами и показателями богатства. Настоящие купцы, несмотря на то что расчеты их дел быстро переходили с тысяч на миллионы, по-прежнему предпочитали «беспьяный», домашний образ жизни, патриархально справляя церковные праздники и выезжая по воскресеньям на отдых в лесные Сокольники. Конечно, случались и пьяные «кутежи с размахом», «обеды с шампанским до упивона», «оргии с похищением цыганок», но это были те самые редкие случаи, о которых слагались городские легенды, а никак не общая манера жизни «в объятиях с водкой». Словом, как ни крути, история доказывает, что вечное и поголовное пьянство русских – грязный миф. Так, может, не стоит поддаваться такому мифу, а опровергнуть его? То-то будет сенсация!

Генрих Наваррский: рыцарь королевы Марго или расчетливый убийца?

О блестящем красавце Генрихе Наваррском весь мир знает по романтической трилогии Александра Дюма: «Королева Марго», «Графиня де Монсоро», «Сорок пять». Там будущий король Франции – Генрих IV благороден, доблестен, справедлив, предан друзьям. И хотя Екатерина Медичи, прозванная королевой-змеей, женила Генриха на своей дочери, принцессе Маргарите, коварством и силой, благородный Генрих, как может, помогает навязанной супруге, совсем еще юной и неопытной, не раз выручая ее из жизненных передряг и спасая от ненависти ужасной матери. Ну, право слово, Генрих Наваррский – рыцарь без страха и упрека!

Такой имидж держался за первым королем Франции из династии Бурбонов вплоть до середины ХХ века, когда в стране вспыхнул интерес к прошлому и началось выяснение исторической достоверности. Вот историки и обратились к личности Первого Бурбона. Однако рассказ о благородном короле Генрихе быстро застопорился. Все началось с одной из его любовных историй. Конечно, сама пылкая страсть Генриха историков не удивила, ведь даже папаша Дюма описывал короля большим любителем женских прелестей. Да и его потомки – «король-солнце» Людовик XIV и король Возлюбленный Людовик XV – слыли записными бабниками. Но любовь Генриха IV и его красавицы фаворитки Габриэль д’Эстре вошла в историю как история «прекрасной любви». Она действительно поразительна, ведь Генрих, уже ставший королем, возжелал узаконить свою любовную связь, женившись на Габриэль. Ни одна фаворитка во Франции ни до этого, ни после не удостаивалась подобной чести. Ведь на фаворитках не женятся!