Алиса Акимова - Дидро Страница 14

Что же касается Дидро, то во времена их молодости несравненно больше, чем Габриель Бабюти, в лавке ее отца его интересовали книги и… Англия.

В этой лавчонке на углу набережной Августинцев он однажды нашел «Философские письма» Вольтера. Раскрыв книгу у прилавка, за которым стояла его Габриель, он тут же забыл о девушке, не заметил, как пролетело время. А между тем прошел час-другой… Ему пора было идти обедать. Дидро вышел на улицу, продолжая читать на ходу. Толкая прохожих, он двигался по набережной, ослепленный пламенем, зажженным «Философскими письмами» в его голове. Перед ним была Сена, но он видел не ее, а Темзу, большие океанские суда, матросские таверны… Перед ним была доблестная английская нация, сильная, свободная, именно свободная. И он сравнивал ее вольную коммерцию, ее выходы на далекие заморские земли с жизнью бедного французского народа, закрепощенного своей аристократией и своим духовенством.

О чудесная Англия! Вольтер имел счастье ее посетить, у ее мыслителей он научился философии правдивой, светлой, человечной, потребность в которой возбудили в нем еще прежде Фома Аквинский и Декарт. Сам Дидро тоже учился у Фомы Аквинского и Декарта За чтение Локка, Гоббса, Ньютона ему доставалось еще от метра Клемана, когда он жил в учениках у прокурора и вместо англо-французского словаря пользовался англо-латинским Значение латинских слов за века отстоялось: оно было точнее французских. А как он любил Томсона, Свифта, Дефо!

Наверно, потом Вольтер рассказал ему об Англии и кое-что иное. Например, историю встреченного им на Темзе лодочника. Сперва тот не согласился бы стать и епископом в Париже. Но потом Вольтер встретил своего знакомца в тюрьме. Бедного лодочника насильно завербовали в норвежский флот и заточили, чтобы он не смог бежать. И Англия была уже не такой свободной страной. Свободы нигде на земле не было. Вольтер пришел к этому выводу.

Но Дидро пока этого не знал и был влюблен в Англию.

С большим трудом он вернулся с берегов Темзы, из страны философии к толпе, наводнявшей площадь Сен-Мишель и Новый Мост через Сену. А когда вернулся, ему стало до боли жаль Парижа с его узкими и грязными улицами, жаль Франции с ее нравами, распущенными и отсталыми, ее наглыми и развратными господами, ее темным народом.

Здесь же, на Новом Мосту, не присягнул ли Дидро на книге Вольтера, дав клятву посерьезнее той, которую дал он в день карнавала, когда его накормила добрая трактирщица? Не обещал ли он преобразовать разум своего народа, утвердив мораль, естественную и поэтому святую, человечную?!

Идя снова по течению реки, уже по другому берегу Сены, он мечтал так, наверно, до тех пор, пока не начал накрапывать дождь и рези в желудке не заставили его поторопиться к своему ежедневному бульону, счета за который терпеливый трактирщик время от времени посылал в Лангр.

Правда, в тот же вечер свидание у Поршеронов или на мосту Турнан с его прелестной возлюбленной заставило Дидро до завтрашнего утра забыть и Вольтера с его «Философскими письмами» и Англию с ее доблестями. Поистине можно сказать — ничто человеческое было Дидро не чуждо. В ту далекую пору он проявлял равную меру усердия в любви и в занятиях.

IX Париж. Сороковые годы

В Париже Людовика XV самыми знаменитыми были кафе «Прокоп» — его называли еще «Пещерой Прокопа» — на улице Комеди, «Регентство» на площади Пале-Рояль, «Лорен» на улице Дофина и, наконец, кафе «Парнас» на углу улицы Эколь.

Частыми посетителями этого кафе были ученые — Мопертию, философ и естествоиспытатель, впоследствии президент Берлинской академии наук, и математик Сорен. У «Прокопа» вы могли бы постоянно встретить поэта Жана Батиста Руссо, Вольтера, Мармонтеля и других литераторов. Несмолкаемый шум стоял в многолюдном зале. Стены его были обшиты деревянными панелями. Люстры из хрусталя с бронзовыми украшениями освещали по вечерам бокалы и бутылки с напитками на буфетной стойке.

«Прокоп» посещали и актеры Французской комедии: театр помещался поблизости. Здесь можно было услышать тираду трагика, перекрываемую голосом литератора, критикующего последний роман, или философское эссе, только что изданное в Голландии.

За четыре или пять франков можно было не только получить чашку шоколада или кофе, засахаренные фрукты, лимонад, но и провести здесь целый день, захватив и вечер, согреться в холодную погоду и… быть в курсе решительно всего. Прочесть свежие газеты и журналы или брошюры, насладиться беседой с талантливыми людьми.

Дидро не пропускал ни одного дня, чтобы не заглянуть в одно из кафе.

Но кафе «Регентство» было и тише и уютней. И если не у «Прокопа», то именно здесь глухой Лесаж просил Дидро произносить свои речи ему в слуховую трубку.

Автор «Жиль Бласа» описал кафе «Регентство», переливчатую игру зажженных свечей в его зале, где в полной тишине, окруженные почтительными зрителями, человек двадцать неизменно сражались в шахматы.

Во времена Дидро знаменитый шахматист Филидор был еще слишком молод, чтобы посещать «Регентство», но зато Дени мог наблюдать за игрой маркиза ле Легаль и аббата Шенар.

Кафе «Лорен» на улице Дофина тоже удостаивалось посещений Дидро.

В жаркое время года сады Люксембург, Пале-Рояль, Тюильри собирали обычную публику кафе. Летом эти господа предпочитали цветы, зелень, общество хорошеньких женщин. Чаще всего в Тюильри вы еще издали могли увидеть возвышающуюся над другими крупную, ловкую, мускулистую фигуру Дидро. Он любил прогуливаться по главной аллее этого сада.

'Не реже встречали его и на Новом Мосту. Здесь пред ним проходил и проезжал весь Париж: стада овец, которых гнали на продажу, кавалеры, подзывающие продавцов воды, торговцы яблоками, зазывающие покупателей, кавалькады великосветских дам и господ… Стук барабана возвещал о появлении новобранца. С цветком за ухом, с бутылкой вина в одной руке, мешком — в другой, следовал он в свой полк, а рядом шла его подружка.

Сколько раз Дени останавливался, чтобы послушать зазывную речь вербовщика. Какой получился бы из него_бравый вояка! Все женщины были бы у его ног, если бы он облачился в мундир! Дени невольно расправлял плечи. И тут же опускал их. Нет, лучше всю жизнь терпеть бедность! Лучше быть никем, чем сделать своей профессией убийство.

Ни военным, ни служителем бога, ни придворным, ни королевским чиновником, так же как врачом и адвокатом, ни за что бы не хотел стать Дидро. Подумать только, что он мог бы стать каноником или, того хуже, иезуитом!

Но неверно было бы думать, что Дидро был одинок в своей ненависти к ордену святого Иисуса, в своем недовольстве королем, в своем преклонении перед свободной Англией. Весь Париж конца тридцатых— начала сороковых годов XVIII столетия как бы являл собой петарду, начиненную взрывчатыми настроениями. Город был заражен янсенизмом, и вовсе не потому, что всем парижанам так нравилась доктрина этой секты внутри католицизма. Но янсенисты были против иезуитов, а иезуиты были олицетворением того, что было всем ненавистно. Янсенисты были и против правительства.