Лев Власов - В отсеках тишина Страница 14

На исходе август. Скоро и полярная зима. Льдин теперь будет все больше.

И опять монотонные, однообразные будни.

В длительном плавании трудно приходится мотористам. Многие сотни миль мы прошли, пока добрались до позиции. А впереди еще долгое крейсерство в Карском море и обратный путь... Мотористы не знают покоя: то следят за работой дизелей, то осматривают их, регулируют, готовят к новому пуску.

Как назло, в самом начале похода прогорел компенсатор газоотвода левого двигателя. Это ребристый цилиндр, вмонтированный в трубу газоотвода и предохраняющий ее от деформации при нагревании. Теперь, когда волна заливает выхлопное устройство, раскаленные газы через дыру в компенсаторе врываются в отсек. Мимо дизеля страшно стало ходить: дым, искры бьют в лицо. Подойдя к опасному месту, мы приседаем, закрываем глаза — и броском в переборочную дверь.

Переборка от выхлопных газов так нагревается, что даже в нашем отсеке белая краска на ней стала походить на подрумяненный блин. Переживаем за механизмы и приборы, расположенные на этой переборке: как бы не испортились от жары.

Старшина мотористов Николай Карпов долго бился с прогоревшим компенсатором, но дыру заделать так и не удалось. Во время работы дизелей мотористы задыхаются в дыму. И все-таки когда лодка всплывает, в их отсеке полно гостей: в надводном положении здесь разрешается курить. Покуриваем мы

[48]

молча, потому что из-за грохота дизелей все равно разговора не получится. У мотористов курильщикам лучше,, чем в центральном посту, где в это время выключен весь свет, кроме лампочки над штурманским столом, а вдобавок сыро и холодно, через раскрытый рубочный люк врывается ветер, а в свежую погоду может окатить и ледяной водой.

Воет ревун срочного погружения. Наступает благословенная тишина. Объявляется готовность номер два, все свободные от вахты отправляются отдыхать.

Выбрав свободный час, прохожу по кораблю, собираю заметки для боевого листка. В походе мы выпускаем его каждый день. Парторг мичман Андрей Климович Еремин строго следит за этим. Он стал очень требовательным, добивается, чтобы каждый коммунист вел партийную работу. У Еремина много забот. После того как на лодках не стало комиссаров, вся партийно-политическая работа легла на плечи командиров и парторгов. А у Еремина ведь еще основная должность есть — он старшина группы трюмных, служба у них беспокойная и ответственная. И сейчас мне с ним приходится обсуждать план очередного боевого листка прямо у станции погружения и всплытия — Еремин ни на минуту не может отойти от своего боевого поста. Разговариваем вполголоса. В центральном посту все так разговаривают. Тихо отдаются команды. Тихо звучат доклады.

Боцман Васильев (он же старшина группы рулевых-сигнальщиков), не сводя глаз с дифферентомера и глубиномера, время от времени нажимает на кнопки манипуляторов горизонтальных рулей.

Вахту на вертикальном руле несет Дмитрий Еремин, однофамилец нашего парторга. Это превосходный мастер своего дела. Еле заметными движениями он удерживает корабль строго на заданном курсе. Лодка идет словно по натянутой нитке. Дмитрий — старый североморец. Он еще до войны начал здесь службу на подводной лодке "М-173", хорошо знает и любит студеное море.

Возле трапа стоит Иван Медарь. Дожидается всплытия, чтобы занять свое место на сигнальном мо-

[49]

стике.

Рулевые-сигнальщики, пожалуй, самый ответственный народ на лодке. Когда мы идем в надводном положении, сигнальщики — глаза корабля. С первых минут похода и до самого возвращения в базу они всегда начеку. Служба их тяжела. Не так-то просто простоять четыре часа вахты на маленькой площадке, приваренной к ограждению тумб перископов, под ледяным ветром и колючими брызгами и до боли в глазах вглядываться в морскую гладь — или ослепительно сияющую под солнцем, или скрытую тьмой и туманом.

Сигнальщика будят на вахту на четверть часа раньше других. В центральном посту он облачается в толстую, неудобную и всегда влажную одежду (она не успевает просохнуть). Затем минут десять — пятнадцать сидит в боевой рубке в абсолютной темноте, чтобы глаза привыкли. Поднявшись на мостик, он еще четверть часа стоит со своим напарником, которого должен сменить, — это чтобы окончательно освоиться с ночной темнотой. Под морозным ветром одежда на сигнальщике покрывается коркой льда. К концу вахты он похож на снежную бабу. Сдав вахту, сигнальщик выпивает стакан горячего чая и спешит к нам в шестой отсек — отогреться, отдохнуть в тепле.

Заглядываю во второй отсек. Здесь проводит беседу рулевой Сергей Петров неутомимый активист, прекрасный агитатор. Матросы слушают его затаив дыхание, а потом незаметно втягиваются в разговор, умело направляемый Петровым. Сергей впоследствии поступит в политическое училище и станет хорошим политработником. А сейчас, увидев меня, он, не прерывая беседы, достает из нагрудного кармана сложенный лист бумаги и подает мне. Петров — наш активный военкор, его заметки печатаются почти в каждом боевом листке. В маленькой выгородке, где расположен максимальный автомат батареи, копается Ануфрий Мозольков. У него всегда полно дел. Его заведование — носовая группа аккумуляторной батареи и слаботочные приборы — всегда в отличном состоянии. Ануфрий до педантизма аккуратен. Четыре ящичка с инструментами для слаботочных приборов он хранит как драгоценность, не позволяя никому прикасаться к ним. Даже мне, когда я прошу у него ка-

[50]

кой-нибудь торцовый ключик, он устраивает форменный допрос: зачем мне понадобился этот ключ, да знаю ли я, как им пользоваться. И обязательно напомнит, чтобы я не забыл возвратить взятый инструмент.

Сменясь с вахты, Ануфрий не спешит на отдых, а, усевшись на корточках в укромном уголке, открывает ящички, проверяет инструменты и протирает их тряпочкой. И, только убедившись, что все на месте и все в порядке, прячет ящички в выгородке и отправляется на отдых.

Мозольков поразительно терпелив и усидчив. Любую работу делает добротно, и механизм, к которому он приложит руку, действует безотказно. Ануфрий — левша. Это тоже нам на пользу. Там, где механизмы расположены так, что работать цравой рукой неудобно, только Мозольков сумеет сделать все как надо.

Много дней мы бороздили холодные просторы Карского моря. Подходит к концу соляр. На исходе запасы продуктов и питьевой воды. Пресная вода идет только в пищу. Умываемся соленой. А в ней мыло свертывается. Почему у нас нет специального мыла для морской воды?

Давно съеден свежий хлеб. Питаемся каменными сухарями и консервами.