Александр Нильский - Закулисная хроника. 1856 — 1894 Страница 14

Сариотти вообще никогда не любил разговаривать о смерти, но в это последнее лето она не сходила у него с языка. Он начал смеяться над нею и острить над своим безысходным положением.

На даче у меня жил щенок, который отличался ласковым нравом и резвостью. Он часто подбегал к Михаилу Ивановичу и прыгал у его ног. Сариотти всегда по этому поводу говорил:

— Ишь ведь, какой подлец, чует мертвечину-то…

Не задолго до кончины, после переезда уже в город, играл он в карты с приятелями, явившимися его навестить. В это время он не сходил с дивана, будучи совершенно расслабленным. Проиграв несколько рублей, Сариотти достал из-под подушки ключ от письменного стола и, подавая его одному из гостей, сказал:

— Достань деньги… возьми, сколько нужно, и раздели…

Когда его приказание было исполнено, он шутя укорил товарищей:

— Какие же вы, братцы, скоты! Как вам не стыдно брать деньги с покойника!?

Сариотти был прекрасным оперным актером, но с необыкновенно эксцентричными и необузданными манерами. Лучшими его партиями были — Олоферн в «Юдифи» и Еремка во «Вражьей силе». Получаемое им содержание от дирекции было так мало, что его едва хватало на докторов и на поездки по различным лечебным курортам, в числе которых была даже Африка. Послушный докторскому предписанию, он посетил и ее, но она, кажется, не принесла ему никакой пользы. Недостаток материальных средств принуждал его иметь приватный заработок: на клубных сценах он появлялся драматическим актером, на концертных эстрадах пел романсы и, наконец, в одной из петербургских газет подвизался в качестве присяжного рецензента. Он был, как говорится, мастером на все руки: ко всему относился серьезно и добросовестно. Частных заработков, считая их необходимой поддержкой существования, он ни от кого не скрывал, также как и своего газетного сотрудничества. Когда же артисты, недовольные его отзывами, стали упрекать Михаила Ивановича в совместительстве, а также в том, что в печатных суждениях о товарищах могут проскальзывать личные отношения, Сариотти спокойно ответил:

— Господа, за свои рецензии я получаю в год 700 рублей. Это для меня, получающего скудное вознаграждение за артистический труд, большое подспорье. Если вам не нравятся мои отзывы, то сложитесь и давайте мне эту семисот рублевую сумму в год, и я покину свое сотрудничество.

Один из близких друзей Сариотти, арендуя летний театр в Лесном [4], договорился с ним об участии в дивертиссементах. Антрепренер предложил ему за исполнение романсов 15-ти рублевую поспектакльную плату и обусловил число выходов. В двух первых спектаклях Сариотти, согласно условию, пел. Приезжает он на третий и наталкивается на сторожа, охраняющего запертый театр.

— Что это значит? — спрашивает его Михаил Иванович…

— Сегодня представления не будет. Отменили!

— Почему?

— А кто их знает! должно быть, сбор не важный… Сам хозяин отменял…

— А он дома?

— Кажись, дома…

— Ступай и зови его сюда… Скажи, что Сариотти приехал и требует немедленно…

Антрепренер жил рядом. Чрез пять минут он был уже у театра.

— Что это значит? — встретил его вопросом Михаил Иванович. — Почему это, душенька, театр заперт?

— Извини, пожалуйста, Михаил Иванович, что не успел тебя уведомить об отмене. Сбор был так мизерен.

— Да мне-то, душенька, нет никакого дела… Согласно условию, я вырядился во фрак и приехал. Отпирай-ка скорее театр, я тебе свои номера спою, а ты отдашь мне разовые…

— Как же это так, Михаил Иванович? Что тебе за удовольствие петь в неосвещенном, пустом театре?.. К тому же вспомни нашу дружбу… Уж ты извини…

— Нет, душенька, не упрашивай. Дружба — дружбой, а служба — службой. Я тебе спою, а ты мне пятнадцать целковых вручи. Мне ведь безразлично, пустой ли театр, или полный. Я сюда приехал не для славы…

Долго спорили приятели, все-таки, в конце концов антрепренер уплатил Сариотти поспектакльную плату. Михаил Иванович доказал ему свое законное право на получение ее.

В домашнем обиходе Сариотти был незаменим. Он умел делать буквально все, даже искусно занимался дамским рукодельем, включительно до вышиванья в пяльцах. В особенности же он славился кройкою женского платья и обивкою мебели. Он никогда ни перед какой работой не становился в тупик, ни перед столярной, ни перед слесарной, но однажды серьезно призадумался над выделкой тюфяков. Ему понадобилось два тюфяка, для выделки которых он приобрел необходимый материал. Принялся было за работу, но никак не мог осилить этой мудреной профессии обойщика. Поневоле пришлось пригласить мастера, за приемами которого Сариотти следил чрезвычайно внимательно. Когда первый тюфяк был готов, Михаил Иванович уплатил за работу его следуемую сумму денег и сказал:

— Другого тюфяка делать не нужно. Я его сам сделаю…

Мастер усомнился.

— А если ты не веришь, то вот присядь да посмотри, как пойдет у меня работа. Я сделаю не плоше тебя…

Сариотти принялся за выделку тюфяка и так ловко, умело, что мастер только удивленно развел руками.

В обществе это был неоценимый собеседник и в первые годы службы — хороший собутыльник.

Умирая, Сариотти сделал оригинальное духовное завещание, оставленное близкому приятелю, душеприказчику. Оно было написано им собственноручно. Приблизительное его содержание таково:

«Прошу тебя похоронить меня не богато, но и не совсем бедно, так как после меня остаются кой-какие деньжонки.

Мебель, находящуюся в моей комнате, отдать моей квартирной хозяйке. После покойника-то не очень скоро сдаст она мое помещение. Пусть же это будет возмещением ее убытков.

Поручаю тебе разыскать студента (такого-то), который года полтора тому назад жил рядом со мной на (такой-то) квартире, где я сильно хворал. Он ухаживал за мной во время болезни и постоянно читал мне книги и газеты. Непременно отыщи его и передай ему на память в знак благодарности 200 рублей серебром.

Доктору, который лечил меня и никогда не брал денег, передай 250 рублей, с просьбой принять от покойника. Ежели по своему обыкновению, опять станет отказываться, то встань перед ним на колени и упроси, принудь, хотя бы для того, чтоб их пропить».

И так далее в этом же роде.

По происхождению Михаил Иванович был русский. Вырос круглой сиротой. Настоящая фамилия его была Сироткин. При дебютах своих на итальянской сцене в Милане, он выбрал звучный псевдоним Сариотти, под которым подвизался и на русских сценах. Его музыкальному образованию и отправке за границу содействовал бывший певец русской оперы Гумбин, у которого в юности Михаил Иванович учился и даже долгое время проживал.