Михаил Арлазоров - Жуковский Страница 14

Глава вторая

ПОИСКИ САМОГО ГЛАВНОГО

Семья московских ученых

В тот день 1872 года, когда Николай Егорович впервые отправился на занятия в Техническое училище, извозчик вез за Тверскую заставу другого молодого человека, наружность которого невольно обращала на себя внимание.

Он держался подтянуто и прямо, тоненькая ниточка пробора разделяла волосы столь строгой границей, что ни один волосок, казалось, не осмеливался ее нарушить. В аккуратно подстриженной, чуть вздернутой бородке было что-то задорное и, пожалуй, даже воинственное, а серые глаза излучали удивительную внутреннюю чистоту.

Подобно Жуковскому, пассажир извозчичьего экипажа тоже впервые направлялся на занятия со студентами. Его путь лежал туда, где далеко за городской чертой тонула в небольшой роще Петровская земледельческая и лесная академия. И хотя специальности этих людей, казалось бы, совсем не совпадали, жизнь познакомила и сблизила их. В том же 1872 году, крепко пожав руку Жуковскому, незнакомец представился:

— Климент Аркадьевич Тимирязев.

С этим знакомством в жизнь Николая Егоровича вошел большой друг. Но прежде чем говорить о взаимоотношениях ученых, нам придется уделить некоторое внимание сблизившим их обстоятельствам.

30 мая 1872 года набережные Москвы-реки от Кремля до устья Яузы, где теперь возвышается громада высотного дома, были усеяны народом. Около ста тысяч москвичей собралось полюбоваться открытием Политехнической выставки. Этой выставкой отмечалось двухсотлетие со дня рождения Петра I. Как сообщали «Московские ведомости», она разместилась «во временных зданиях, возведенных в трех Кремлевских садах, в экзециргаузе, на набережной реки Москвы между Каменным и Москворецким мостами и на Разводной площади в Кремле».

Легко скользил по воде «дедушка русского флота»— знаменитый ботик, построенный Петром. Его специально доставили в Москву для участия в торжествах и обозрения на выставке. На борту изваяниями застыли часовые. Сам генерал-адмирал, высший флотский сановник, стоял у кормы. Батарея гренадерского полка салютовала «дедушке русского флота» тридцатью одним выстрелом. И когда отгремели пушки, пестрая цепочка морских флагов расцветила Морской павильон выставки.

Выставка открывалась с большой помпой. Цепочки пеших и конных полицейских надзирали за порядком. Устроители с трехцветными кокардами в петлицах раздавали отличительные значки почетным членам Общества любителей естествознания и профессорам Московского университета. Гремела литургия в Успенском соборе, многочисленная публика заполнила все двадцать пять отделов выставки, разместившейся, как быстро подсчитали журналисты, на 41 050 квадратных саженях.

И лишь небольшая часть московской интеллигенции (Жуковский и Тимирязев оказались в их числе) знала, что это пестрое скопление павильонов, заполненное экспонатами, закладывает фундамент учреждения, сблизившего многих русских ученых, — Музея прикладных знаний, который широко известен теперь под именем Политехнического.

Выношенная в Обществе любителей естествознания, антропологии и этнографии, членами которого в 1881 году стали и Жуковский и Тимирязев, идея Музея прикладных знаний пришлась по вкусу членам Московской городской думы. Среди них было много промышленников и купцов. Люди дела, ловкие, практические, быстро оценили возможности музея как средства рекламы своей продукции, своего товара. Отсюда и живейшее участие Думы, немедленная поддержка начинания передовых московских ученых.

По ходатайству Думы правительство субсидировало новое учреждение. «Отцы города» выделили для его постройки участок земли, пустовавший подле Лубянской площади, и Политехническая выставка, раскинувшаяся у старых кремлевских стен, должна была стать первым фондом музея, источником его коллекций, первой попыткой собрать необходимые экспонаты.

А пока закладывалось здание, пока архитектор Монигетти разрабатывал проект фасада, удовлетворявший вкусам городских властей, комитет по устройству музея арендовал на Пречистенке дом Степанова. В этом временном помещении 30 ноября 1872 года и начало свою службу делу просвещения первое постоянное политехническое обозрение Москвы. Пять лет шли строительные работы. Но вот в 1877 году можно было уже перевозить экспонаты с Пречистенки на Лубянку. Музей, с которым Жуковского связывало так много воспоминаний, начал свою жизнь.

Денег, отпущенных правительством, едва хватило на постройку центральной части здания. Она стояла одинокая, с глухими брандмауэрами вместо боковых крыльев, возвышаясь над соседними домами, как огромный безрукий калека. Коллекции теснились, негде было размещать новые экспонаты, и только «доброхотные даяния» отдельных частных лиц позволяли надеяться на то, что и у этого недостроенного дома наступит свой радостный день.

А народ, простой русский народ, уже успел полюбить Политехнический музей. С переездом в новое здание его двери широко открылись всем, кому были дороги интересы русской науки. И не только любопытные экспонаты притягивали к себе посетителей. Пожалуй, еще больше их привлекала возможность услышать общедоступные популярные лекции, живое слово, которое несли народу лучшие люди нашей науки.

Среди тех, кто выступал в стенах музея, были учителя Жуковского В. Я. Цингер и А. X. Репман, о своих работах рассказывали В. Р. Вильямс и Д. Н. Прянишников, впоследствии известные советские академики. Разумеется, что Н. Е. Жуковский и К. А. Тимирязев тоже украшали этот не очень большой, но дорогой своими именами список.

С 1878 года регулярно раз в неделю в большой аудитории нового здания на Лубянке проводились «Воскресные объяснения коллекций музея». Они начинались ровно в двенадцать, но еще задолго до полудня пестрая толпа осаждала вход, охваченная одним желанием — проникнуть в аудиторию, захватить лучшее место.

Студенческие тужурки, гимназические мундиры, скромные костюмы курсисток, рабочие косоворотки и мещанские поддевки… Самые разные люди тянулись сюда. И если бы аудитория музея вмещала не четыреста человек, а больше, она была бы точно так же заполнена до отказа.

Но если простой народ, искавший знаний, в значительной степени удовлетворяли «Воскресные объяснения…», то интеллигенции хотелось большего.

Ученые, связанные с музеем, охотно пошли навстречу этим пожеланиям. Часть заседаний, происходивших в стенах музея, была открытой для всех, кто хотел на них попасть.

«Целое волнующееся море голов, преимущественно учащейся молодежи, среди которой попадаются и почтенные старцы, и солидные дамы, и блестящие военные. Уже восемь часов вечера. Сейчас начнется интересна I лекция. Взоры всех обращены на обтянутый полотном экран и на эстраду, где с минуты на минуту должен появиться лектор, имя которого успело прогреметь не только в России, но и за границей…» — так вспоминал профессор Д. К. Покровский.