Николай Долгополов - Легендарные разведчики Страница 15

— А если бы немцы все-таки захотели проверить личность Зиберта? Интендант, пусть и после тяжелого ранения, но уж слишком долго оставался он в Ровно.

— Тут многое зависело от двух факторов. Первый — от легенды. Второй фактор — мастерство разведчика. С мастерством — всё ясно. А легенда была разработана блестяще. По ней Зиберт совсем не относился к интендантским крысам, которых не любили фронтовики. Ведь был ранен в тяжелых боях под Москвой, о чем свидетельствовала нашивка на кителе. Какие же огромные потери понесла тогда его часть, даже штаб был полностью уничтожен! А начал воевать еще «с польского похода», с сентября 1939-го, когда и заработал всегда красовавшийся на мундире Железный крест — пусть и второй степени.

Вскоре Кузнецову повезло: «его» 76-я дивизия была уничтожена в 1943 году под Сталинградом. Вряд ли кто-то из бывших реальных однополчан Зиберта остался жив. Разве что попал в плен. А если уж для глубокой проверки обращаться в Берлин, где могли как следует покопаться в архивах, то нужен был какой-то конкретный повод, явное подозрение. А Кузнецов-Зиберт их не давал. Он следил за мелочами с удивительной даже для Медведева тщательностью. Как-то ему показалось, что надеваемая им немецкая офицерская форма не достаточно отглажена. Утюга в отряде не нашлось. И тогда мундир отгладила… нагретым на костре топором Симона Кримкер. Для будущей разведчицы-нелегала это был отличный урок: мелочей в этой профессии быть не может. Или другой эпизод. Попал еще в Москве в руки чекистов мужской перстень с замысловатой монограммой. И по просьбе Кузнецова ювелир переделал гравировку на PS — Пауль Зиберт. Дорогое украшение Кузнецов, отправляясь в Ровно в форме обер-лейтенанта, надевал на палец, когда хотел произвести впечатление на важного и нужного ему собеседника. Крошечная деталь — но и она естественным и правдоподобным образом дополняла облик нелегала.

— Я встречался с полковником внешней разведки Павлом Георгиевичем Громушкиным, который и выправлял документы для Николая Ивановича. Ему было уже за девяносто, а он отлично помнил Кузнецова-Зиберта, только считал, что раскрывать эту военную страничку пока рановато. Кое-что рассказал, но просил «пока не публиковать». (Это «пока» прошло и потому позволю себе кое-что поведать в этой книге.) Бывший инженер-полиграфист Громушкин готовил документы фактически для всех нелегалов, включая своего друга полковника Фишера — Абеля. Хотя и тот был способен сделать документ на любом языке.

— Бывший заместитель Дмитрия Медведева по разведке Лукин рассказывал мне, что, по его подсчетам, документы Зиберта по самым разным поводам проверялись больше семидесяти раз. И о каждом случае Кузнецов докладывал.

Но только не думайте, будто Кузнецов был в Ровно этаким волком-одиночкой. Под его началом действовали разведчики, с ним заброшенные, и бежавшие из плена бойцы Красной армии, местные жители. Его надежно прикрывали опытнейшие чекисты из отряда Медведева.

— Но сегодня некоторые авторы, пишущие о Кузнецове, подчеркивают, что в конце он уж очень уверовал в свою счастливую звезду, потому и погиб.

— В разведке, особенно нелегальной, не верить в свою звезду — значит, провалиться с самого начала. Да, Кузнецов верил. Почти всегда вера помогала. И когда на кузнецовского Зиберта началась настоящая охота, Николай Иванович воспринял это без особого страха. Может быть, тут стоило бы проявить еще большую осторожность. Но как? Затаиться, отказаться от проведения актов возмездия? Нет, это было не в его духе, Кузнецов на такое не пошел. Играл с судьбой в русскую рулетку. Он был блистательно находчивым человеком. Однажды немецкий офицер из спецслужбы предложил ему окунуться в речке. Кузнецов быстро выдумал предлог для отказа.

— Почему?

— У него по легенде два ранения, а на теле — ни одного шрама. Кузнецов знал, насколько он нужен, и никогда не позволял себе расслабляться.

Здесь я прерву беседу с уважаемым Теодором Кирилловичем. Жаль, что вскоре наши откровенные дружеские встречи прервались навсегда. Но были темы, о которых и я рассказывал Гладкову с максимально возможной на тот момент откровенностью.

В этой главе я не ставлю целью поведать обо всех подвигах Кузнецова. Скорее пытаюсь показать действия великого разведчика в суровейших военных условиях, где цена любого промаха — смерть. Мне претят некоторые современные книги, где фашистская контрразведка рисуется тупой, неповоротливой, постоянно проигрывающей нашей. Не нравится мне и переводная литература, типа мемуаров Шелленберга, где фашисты оправдывают себя, сваливая все беды и поражения на Гитлера, и хвастаются завербованными ими русскими агентами — в подавляющем большинстве подставами советской госбезопасности.

В Третьем рейхе удалось создать тотальную систему сыска и обнаружения. Мне она очень напоминает ту систему косвенных признаков, которую использовала, может, и унаследовав от соотечественников, контрразведка ФРГ в борьбе против вездесущей «Штази».

Не потому ли в гестапо у нас не было своих агентов кроме Лемана — Брайтенбаха, раскрытого и убитого еще в декабре 1942 года? Да и попытки заслать хорошо подготовленных немецких антифашистов для восстановления связи с еще действовавшей «Красной капеллой» закончились арестом наших агентов и трагическим уничтожением всей «Капеллы».

Вспомним, что и удачных покушений, совершенных непосредственно в Германии на фашистских бонз, в длинном списке успешных операций что-то не значится. Ликвидации Гейдриха, фон Кубе и тех, кого покарал Кузнецов, совершались не на немецкой, а на чужой земле.

В этот же ряд труднейших операций возмездия ставлю и охоту Николая Кузнецова на гауляйтера Коха. Садиста, палача и карателя советская разведка обязана была уничтожить, как и наместника фюрера в Белоруссии Кубе, по личному приказу Сталина. И если Троян, Мазаник, Осипова с заданием справились, то с Кохом у Кузнецова не получилось. И, считаю искренне, не могло получиться. Миссия была заведомо невыполнима. Кузнецов это сознавал, мучительно переживая и коря себя за неудачу.

Сколько сил было потрачено на то, чтобы узнать, когда же Кох появится в Ровно. С огромным трудом добывал Кузнецов порой устаревшие сведения: 2 февраля 1943 года ему стало известно, что 27 января Кох прилетал в Ровно и в этот же день вылетел в Луцк. Или вот сообщение от 20 февраля того же года: вместо Коха всеми делами в Ровно заправляет его заместитель. Или Кузнецов узнает от знакомого немецкого офицера: рейхскомиссар лишь изредка выезжает в Винницу из Кёнигсберга.

Незадолго до 20 апреля 1943 года удача, наконец, улыбнулась Кузнецову. В день рождения Гитлера рейхскомиссар Эрих Кох должен был выступить в Ровно перед скоплением народа. План казался относительно простым — группа Кузнецова поодиночке пробирается поближе к трибуне, забрасывает ее гранатами и пытается скрыться. Николай Иванович оставил Медведеву прощальное письмо: совершить покушение и уйти с забитой людьми площади физически нереально. Но он, как и его разведчики-партизаны, готов на самопожертвование. Однако Кох в Ровно не приехал.