Марина Евтушенко - Воспитание православного государя в Доме Романовых Страница 15

Занятия с наследником начались 30 августа 1763 г. сначала устно – с рассуждения о пользе обучения богословию. По книге уроки продолжались с 13 апреля 1765 г.[151], о чем в книге есть пометка, сделанная рукой Павла Петровича.

12 сентября того же года в присутствии императрицы Екатерины Алексеевны состоялся экзамен по богословию, о чем также имелась запись рукой архиепископа Платона на двадцать седьмой странице, где заканчивалась первая часть обучения.

Платон писал во введении, что в этом сочинении великий князь увидит «высокие истины о Бытии Бога и […] его совершенствах», о том, как Господь создал этот мир, украсил его и связал своим Промыслом, как Он этот мир сохраняет и им управляет; цесаревич познакомится с евангельскими таинствами и откровениями. «Ваш разум просветится, – писал Платон, – чистейшими Евангельскими нравоучениями с самыми подробными испытаниями добра и зла»[152].

Прежде всего в этом труде было отмечено, что будущему государю необходимо прилагать старание, в противном случае бывали примеры бесславных правителей, которые оставили после себя в истории свои имена «в омерзении», чьи цветущие государства пали и «цари не благочестивые были тому причиной».

Наследник завел тетрадь, где все уроки записывал в виде вопросов и ответов[153]. Одновременно Платон также начал вести дневник с 29 августа 1763 г. (день, когда он вступил в должность законоучителя) и по 8 сентября 1765 г. (за несколько дней до сдачи наследником экзамена по богословию).

В дневнике были отмечены не только темы уроков, но и ответная реакция на них маленького Павла. Первая глава Катехизиса называлась «О естественном познании Бога». В ней имелась непрерывная цепь рассуждений, приводящих к выводу о существовании Всевышнего[154]. Например, мы сами себя создать не могли, и этот мир также сам себя создать не мог. Значит, все это кто-то создал. Если все кто-то создал, значит, Он над всем властвует. У всех народов, даже самых примитивных, есть вера и алтарь. Значит, все без исключения верят в Бога. У всех людей есть совесть, которая страдает от греха и радуется правде. Значит, не может человек удовлетворяться только земными радостями, а есть чувства более высокие. Узнав, что Бог есть, человек в меру своих возможностей пытается Его себе вообразить. Значит, внутри него есть что-то, отличное от тела, дающее возможность познавать самого себя, мир и Бога. Значит, есть душа[155].

Павел, выслушав урок, спросил: «Что прежде мира было?» «Ничего, кроме Бога, – ответил Платон, – ибо все вещи заключены в мире; а когда мир сделан из ничего: следует, что прежде мира не было ничего, кроме Бога»[156].

В Катехизисе имелось рассуждение о Священном Писании, о его разделении на Ветхий и Новый Заветы; о происхождении Спасителя. «А почему Иисус Христос называется Сын Давидов и Аврамов, если они его не родили?» – спросил Павел. «Потому что он их потомок», – ответил Платон[157].

Перед глазами маленького цесаревича представали все пророчества и чудеса, нравоучения и заповеди, легенды и мифы[158]. Павел постоянно задавал вопросы, а Платон терпеливо на них отвечал. Но бывало, что и законоучитель спрашивал своего ученика: «Почему Святой Дух явился в виде голубя?» И получал ответ: «Голубь есть птица самая чистая». Когда же речь зашла, отчего Бог при крещении творил чудеса, Павел ответил: «Чтобы фарисеи уверовали»[159].

За время занятий подробно говорилось о грехах и преступлениях людей, об их последствиях и примерах спасения от них. «Для спасения человека Бог сам воплотился в Христе», – заключал Платон[160]. Так же подробно рассказывалось о божественной и человеческой природе Христа, который соединил в себе три ипостаси: Царскую, Священническую и Пророческую; о Его делах и пророчествах, о муках, погребении и воскресении[161].

На следующих уроках выяснили, что если Бог есть, то человек обязан относиться к Нему с почтением. Но есть почитание внутреннее, а есть внешнее[162]. Платон подчеркивал, что оба вида поклонения обязательны для христианина. «Сие Богопочтение не может остаться без награды, а нечестивость без наказания, ибо Господь все видит»[163], – сделал вывод законоучитель. «Воображаю такового, который все видит», – был ответ Павла[164].

Платон давал объяснение, что такое Церковь, и утверждал, что Церковь всегда была и будет гонима, ибо «между добродетелью и пороком есть вечная, непримиримая брань», а в качестве примера приводил судьбу Каина и Авеля[165].

Особое внимание Платон обращал на доказательство правоты Греко-Российской Церкви. Он считал, что от ее единства отрываются все те, чье общество «не есть Церковь, а сборище неправославное». И далее он называл «три знатнейшие в христианстве секты: Папскую, Лютерскую и Кальвинскую», которые «все себе взаимно противны»[166].

«Наша Церковь с апостольских времен содержит ненарушимые предания. Еретические учения она соборами Вселенскими отражала»[167], – делал вывод Платон. «Папство, – продолжал он, – кроме того, что суеверствами самыми вредными наполнено», догмат о Святом Духе «перетолковывает», «чашу причащения и чтения Священного Писания от простого народа отняло» и присваивает себе «неизвестное Евангелию владычество». А кальвинизм и лютеранство, по мнению Платона, также «отвергли и святые предания апостольские первенствующей церкви» и, кроме того, «противно Писанию учат о тайне причащения и о прочих тайнах»[168].

Не останавливаясь подробно на разнице в догматах всех конфессий, Платон пытался доказать, что поскольку Греко-Российская Церковь, заложенная в первые века христианства и хранящая предания, может считаться первенствующей и потому истинной, то все прочие, отколовшиеся от нее с течением веков, могут называться лишь «сектами», проповедующими еретические учения. Только в России и Греции не было нарушения веры, «а Церковь наша православная не только есть истинная, но едина также от самого начала мира». Мы приняли веру от греков, они – от апостолов, а апостолы неразлучны были с ветхозаветными преданиями и самим Спасителем[169].

Таким образом, Платон подводил наследника к мысли о первенстве Церкви, к которой принадлежал российский монарх. «А если бы я магометанина имел слугу, должен ли я принудить его нашу веру принять?» – спросил Павел. «Не должно принудить», – ответил ему Платон. «И мне так кажется», – согласился цесаревич[170].