Павел Яковенко - Харами Страница 15

Я остановился, чтобы слегка передохнуть и осмотреть творчество солдат лейтенанта Логвиненко. Творчество было на уровне. По-видимому, здесь было меньше камня и больше почвы, потому и удалось выкопать окопы достаточной глубины, и даже наметить контуры ходов сообщения. В сторону предполагаемого противника грозно смотрела пара АГС, а в качестве часового в окопе у импровизированного КПП дрыхнул тощий воин с пулеметом Калашникова. Я прошел, совершенно им незамеченный.

Картина, которую я застал у своих минометчиков, меня по началу несколько озадачила. Крикуновцы и костенковцы дружно, что было вообще-то само по себе уже несколько странным, насколько я их знал, копали огромную яму. Они, кряхтя и периодически попердывая, выворачивали каменные глыбы, чуть ли не руками выкидывали иногда попадающуюся землю и не выражали ни малейшего желания упасть и забыться, как это обычно бывало. Впрочем, весомая причина невероятного трудового энтузиазма выяснилась сразу. Можно было бы догадаться и мне самому, если бы я несколько не отупел от тягот и лишений боевого похода, выражающихся, в частности, в потере вещмешка с алкоголем. Замерзшие и отсыревшие бойцы возводили котлован для жилья. Палаток у нас не было, бревен для блиндажа, впрочем, тоже, зато с ПХД приехала еще одна "шишига" (как позже выяснилось, полусамовольно) с водителем Солохиным, который и предложил снять с кузова брезент, металлические ребра, и соорудить из всего этого крышу для землянки.

Воодушевленные сержанты осмотрели брезент на машинах, и пришли к выводу, что брезент у Солохи дырявый, а вот у другого водилы - у Зерниева, практически целый. Зерниева и разукомлектовали.

Я, по ходу дела, осмотрел и огневую позицию. Мягко говоря, она оставалась недоделанной, но, черт возьми!, мне очень хотелось переночевать под крышей. И как я подозревал, Васе тоже. Оставалась проблема дяди Скруджа - не порвет ли он нам очко за такую самодеятельность?

Опасность такая существовала, но я положился на туман, и на то, что непоседливого капитана что-то давно не было видно. Может, он пребывает в штабе на совещании? Хорошо бы, и чтоб подольше не возвращался. А будет возвращаться, наткнется на сэмов "Урал", и тоже надолго застрянет. То, что Семен найдет наиубедительнейшую причину, по которой ему надо было выехать, я не сомневался. И мое имя там не прозвучит.

Вася вернулся часа через полтора. Я сразу же спросил его, что случилось с сэмовым "Уралом".

-- Что - что, ступица полетела! - смеющееся Васино лицо несколько контрастировало с произносимыми словами, но я видел парадоксы и похлеще.

-- И что теперь будет? - меня это волновало на самом деле: я чувствовал все же некую вину перед Поленым, и хотел, чтобы все закончилось хорошо.

Но Вася неожиданно обозлился:

-- Это теперь Семен думает, что "будет"! А вот что наша банда сейчас делает, это ты мне, надеюсь, объяснишь?

Это я мог объяснить. Но ночевать пришлось, как и прошлой ночью - на ящиках.

Утро четвертого дня было необыкновенным - оно было солнечным! Проклятый многодневный туман сгинул без следа куда-то ниже, и наконец-то я смог сориентироваться как в том, где же я все-таки нахожусь, так и в том, откуда взялась эта многодневная сырость. Оказывается, туман-то был вовсе и не туманом, не тем, к чему я привык, живя на степной равнине. Это были обычные облака. Облака, на которые дома я смотрел, задрав голову, и иногда даже повторяя довольно привязчивые слова простой детской песенки из мультфильма "Облака-а-а, белогривые лошадки".

Близкое знакомство с этими "белогривыми лошадками", надо сказать, не оставило в моей душе никаких приятных ощущений. Я был несказанно рад, что они наконец-то убрались, оставив нас в покое. Горное солнце светило вовсю, становилось очень жарко, быстро высыхала грязь под ногами, и наконец-то можно было согреться. И даже разуться, чтобы подставить свои бедные сопревшие ноги под теплый ветерок.

К северу от нашей позиции на всю глубину взора простиралась низина, состоящая из травы и камней. Возвышения чередовались с понижениями, понижения слегка неестественно ярко зеленели, а возвышения были похожи на лысые каменные макушки. В конце концов, все это заканчивалось каменной стеной.

По правую руку по краю пропасти петляла дорога. Это был тот самый путь в Грузию, ради которого мы, собственно говоря, сюда и приперлись. Наша позиция намного возвышалась над этой узкой лентой, а на одной с нами высоте, на соседней возвышенности, я мог рассмотреть заметные даже невооруженным глазом позиции третьей роты. ПХД же загораживала еще какая-то вершина. Зато место расположения второй роты и батареи Швецова тоже можно было разглядеть, правда, уже только в бинокль.

К югу местность плавно понижалась, и упиралась в озеро небесной синевы. Как сказал прапорщик Гусебов, раньше в этих местах отдыхали члены ЦК. Где-то к западу от озера располагался дом отдыха, куда гостей доставляли на вертолетах. Я ни на минуту не усомнился в его словах. Действительно, при свете солнца красота была просто неописуемой. Я просто - напросто сидел на любимом, уже почти родном, ящике, и периодически менял свое положение на нем. Сначала любовался видом на озеро, потом разворачивался в сторону невидимого отсюда Ведено и рассматривал северную сторону. А пока я этим занимался, заметно повеселевшие бойцы добивали котлован под палатку. Работа так затянулась потому, что парни из Дальво одновременно начали копать основу и под вторую землянку. До них дошло, что все мы в одну не поместимся. А поместятся в нее Крикунов, Костенко, Зерниев и Солоха. И больше никто. Ну, если только мы еще с Васей.

А вот им придется опять ночевать под звездами. Поэтому в свободное от "основной" работы время Толя Романцев и компания устраивали личное жилье, надеясь накрыть его брезентом от Солохи, а дырки - залатать.

А собственно говоря, что еще было делать? Чехов не наблюдалось, никто не беспокоил, первоначальное нервное возбуждение сменилось некоторым недоумением, и пришло осознание фактического положения вещей. Что как бы то ни было, а мы здесь надолго, поэтому и обустраиваться надо основательно.

Процесс питания постепенно наладился: папоротник выезжал на МТЛБ на ПХД, брал с собой четырех солдат, и возвращался с бачками и сухарями. Бойцов по очереди выделяли взводные и наша батарея. Котелок и ложку раздобыл мне Толя Романцев. Похоже, он прибрал к рукам то, что плохо лежало на земле. Кто-то бросил посудину в первую ночь на перевале, а утром Толя подобрал полезную вещичку, и припрятал до поры. А так как самому ему из нее делать было нечего - на один-то котелок еды не хватало, не то что на два - то он торжественно передал мне этот предмет, с видимой зарубкой на будущее. Чуть позже он же раздобыл и ложку. Скорее всего, наткнулся на один из своих забытых схронов. Ну просто белка - летяга - один в один.