Николай Князев - Легендарный барон: неизвестные страницы гражданской войны Страница 15

Было бы ошибочно вводить барона в рамки нашего привычного представления о людях, так как он являл собой фигуру, резко выделявшуюся даже на фоне великой русской смуты, казалось бы, изобиловавшей самыми разнообразными персонажами. Поэтому, чтобы вычертить исторически правильный облик барона Унгерна, нельзя опускать “мелочи быта”, так сказать, анекдотическую сторону, потому что в этой, именно, области ярче всего проявилась оригинальные особенности его натуры. Нельзя поэтому обойти молчанием, что своего дивизионного интенданта, того, который имел в свое время несчастье плотно закусить недоброкачественным сеном, теперь, на походе, за неумеренное употребление алкоголя барон приказал купать в Керулене до полного вытрезвления, а затем, вместе с его собутыльниками, держал на противоположном берегу реки без шинелей до следующего вечера.

13 октября отряд пришел на р. Дзун-Тэрэлдж (незначительный приток Керулена) и расположился здесь лагерем. Барон имел, видимо, намерение двинуться на станицу Мензинскую, до которой из данного пункта казаки насчитывали 110 верст, чтобы через Бичуринскую, Шарагольскую и Кударинскую станицы выйти к г. Троицкесавску.

Высланная в мензинском направлении разведка соединилась с дивизионом Галданова и по возвращении доложила что обозы и артиллерия не могут пройти через горную область Хэнтэй. Это обстоятельство осложнило задачу барона… Но не его характере было отказываться от принятого решения. Единственный путь на Троицкосавск, в обход Хэнтэя, вел через Ургу. “Тем лучше”, — сказал Унгерн — “пойдем на Ургу”!

С этой стоянки барон послал свой бурятский дивизион (2 сотни) на север, с заданием: пройти по Причикойским станицам (вдоль р. Чикоя), чтобы навербовать добровольцев, и присоединиться к отряду в Троицкосавске. Но дивизион был окружен девееровцами тотчас же по выходе его на русскую территорию и целиком уничтожен. Несколько лишь случайно спасшихся казаков-бурят возвратились к барону под Ургу.

Что же касается самого барона Унгерна, то по Керулену он спустился на юг до Акшинского тракта и этой дорогой пошел на запад, к Урге. Приблизившись к столице, он вступил через монголов в переговоры с начальником ургинского гарнизона генералом Чжаном о пропуске отряда через город. В ожидании же ответа приказал раскинуть бивак на реке Барун-Тэрэлдж, притоке реки Толы, в 30 верстах на восток от города.

Переговоры эти носили следующий характер. На запрос барона из Урги поступило требование сообщить со всеми подробностями, какой именно русский генерал подошел с вооруженным отрядом и что ему нужно. Барон приказал доложить, что отрядом командует генерал барон Унгерн, монархист, который дерется со всеми социалистами, к какой бы национальности они ни принадлежали. В словах этих звучал прямой вызов в адрес генерала Чжана, потому что Унгерн не мог не знать, что ургинские власти были связаны с южно-китайскими революционно-политическими группировками. Далее барон поручил сообщить, что он идет в Троицкосавск, и вынужден зайти в Ургу по причине отсутствия других дорог, ведущих в этом направлении. По пути же он предполагал бы сделать кратковременную остановку в городе, для пополнения своих запасов — конечно, за справедливое денежное вознаграждение.

ГЛАВА III

К осени 1920 г. во Внешней Монголии сложилось весьма напряженное политическое положение, и барону Унгерну суждено было сыграть немаловажную роль в разрешении создавшегося кризиса. Чтобы составить надлежащее представление о политической обстановке того момента, нужно перевернуть одну из страниц истории и затем обратится к неглубоким истокам монгольской автономии.

Внешняя Монголия, или Халха подпала под власть Срединной империи (Китая) около 1750 г. Последний борец за национальную независимость, обожествленный Амурсана, в 1757 г. был вытеснен с остатками своих приверженцев на русскую территорию и закончил свое земное странствие в г. Томск в 1759 г.

Трудно с определенностью установить, с какого именно момента молящие о помощи взоры монгольских сепаратистов начали обращаться к русским императорам. Возможно, что еще в царствование императора Николая Павловича решительная и дальновидная политика на Дальнем Востоке графа Н. Н. Муравьева — Амурского влила в монгольские сердца надежду на помощь России в деле освобождения их от порабощения Китаем. Политически и экономически гнет Китая в такой мере отягощал плечи монгольского народа, что в стране ощущалась самая подлинная ненависть к поработителям. Российское правительство, имевшее со времен графа Муравьева-Амурского постоянного представителя в Урге, было прекрасно осведомлено относительно чаяний монгольского народа, но, в силу некоторых соображений и главное — своей традиционной, до наивности корректной иностранной политики, долгое время воздерживалось от вмешательства в монгольские дела.

Смещение угла зрения на данный вопрос со стороны нашего Министерства иностранных дел произошло в конце 1911 г. в связи с революцией в Китае. Вовлеченный в сложную орбиту Англо-франко-германо-русских отношений эпохи 1910–1914 гг., С. Д. Сазонов был в принципе против аннексий в Азии, способных лишь ослабить положение России в Европе. Растущая активность Германии вынуждала Сазонова сосредоточить все свое внимание на этой проблеме. Тем не менее, и монгольский вопрос, переместившийся силой вещей в плоскость политических бурь, требовал в тот же период времени внимательного взора министра и приложения более активной дипломатической энергии.

События в Монголии начались с того, что один из монгольских дворян, некто Баир-Тогтохо-тайджи, баргут по рождению и русофил по убеждениям, в 1909 г. поссорился со своим хошунным князем, который, к слову сказать, придерживался несколько иных взглядов в вопросе об автономии. Тайджи набрал тогда отряд из сотни головорезов и стал нападать на китайцев. Когда же китайцы вытеснили его в приграничную с Россией горно — таежную область, Тогтохо попросился в русское подданство. Он был принят и поселен возле г. Нерчинска, на отведенном ему и его сотоварищам казенном участке в 2000 десятин. Китайские власти выместили свое озлобление против Тогтохо на его родственниках, а он, при сочувственном отношении монгольского населения, стал делать набеги на Цэцэнханский аймак, где убивал и грабил китайцев и вел пропаганду за независимость страны. Влиятельную поддержку Тогтохо нашел в лице князя Ханда-цин-вана, имевшего ставку в Ванхурэ. Этот князь вскоре и возглавил сторонников монгольской независимости.

Первые раскаты революционного грома, донесшегося из Китая, заставили монголов насторожиться. Когда же они рассмотрели и оценили по существу разыгравшуюся в Пекине драму, в Урге, по инициативе Богдо, собрался съезд всех значительных владетельных особ — князей и лам Внешней Монголии. Официально съезд собрался для обсуждения предложенного Китаем вопроса о колонизации китайцев в Монголию, а неофициально — для выявления своего отношения к революционному Китаю. На съезде тотчас же вспыхнула страстная мысль о полной возможности получить — наконец-то! — политическую независимость. Идея эта была приятна и тотчас же стала приводиться в исполнение. Съезд решил немедленно послать депутацию Белому царю, с просьбой принять Монголию под свое покровительство. Одновременно князья поставили в известность новое китайское правительство, что после падения династии Цинов порвалась формальная связь их с Китаем и Монголия автоматически сделалась самостоятельным государством. Представители новой Монголии встретили в Петербурге благожелательный прием и заручились обещанием поддержки.