Жены и любовницы Наполеона. Исторические портреты - Рональд Фредерик Делдерфилд Страница 15

И это было правдой. Они поселились в своем доме на улице Шантерен, который он купил, а она обставила на средства, поступившие в ходе итальянской кампании.

Наполеон постоянно заявлял, что из Италии он возвратился только с генеральским жалованьем, но это мало похоже на правду. Приобретение дома, его оборудование и меблировка должны были стоить гораздо больше, чем он мог бы выкроить из своего денежного содержания.

Она сопровождала мужа на все праздники и приемы в его честь. Без нее он никуда не хотел идти, а когда они куда-то шли, он не отходил от нее. Частично его первоначальная страсть ослабла, но взамен этого возросло понимание ее ценности как доверенного лица, друга и хозяйки.

Члены Директории ненавидели его, потому что он свел их до уровня пигмеев. Впереди предстояли бурные дни, и он знал, что ему понадобится все мастерство Жозефины в приобретении друзей и союзников. Когда над ним подтрунивали из-за его привязанности к ней, он совершенно просто заявлял: «Я люблю свою жену» — и говорил это совершенно искренне. Появлялись явные признаки того, что их семейная жизнь налаживалась. И если бы Жозефина смогла родить от него ребенка, мы никогда не услышали бы о таких названиях, как Аустерлиц, Йена, Ватерлоо. К несчастью всех заинтересованных людей, Жозефина больше не могла иметь детей, и никто не переживал это так болезненно, как ее супруг, который уже начинал подумывать о собственной династии.

Он подавил в себе чувство разочарования. Если не предвидится ребенок, то должны появиться новые триумфальные победы. Он прекратил свое участие в социальных мероприятиях и засел с Бертье за изучение карт Востока.

Глава 8

«Да здравствует Клеопатра!»

Ранней весной 1798 года наблюдался скачок активности вокруг контор и в самих конторах театральных агентов Парижа.

Во время революции театр бурно развивался. С тех пор как более пяти лет назад началась война, непрерывный поток солдат, всегда с восторгом относившихся к драме и комедии, двигался через столицу. Для энергичных же актеров и актрис длительные экспедиции, и не просто в провинцию или даже в Италию, а в страну фараонов, были еще более захватывающим приключением.

Уже стало привычным, что Наполеон некоторое время отсутствует в столице, и, помышляя в какой-то степени о благополучии армии, он начинает формировать свою собственную театральную команду. Всем сколько-нибудь значащим актерам направляются уведомления, а вот актрисам предлагается очень узкий круг квалификаций. Любой привлекательной девушке с ограниченным опытом сценической деятельности предлагался бесплатный проезд из Франции и полная занятость работой на протяжении всей кампании.

Вначале только одна артистка, вышедшая замуж за офицера, и итальянка добровольно вызвались рискнуть. Но людей этой профессии охватило чувство большого возбуждения, когда объявили о таком призыве, но, поразмыслив, театральные дамы остыли. И чем больше они размышляли о Египте, тем менее привлекательной становилась для них перспектива палаточного театра в пустыне. Когда же экспедиция отплыла из Тулона в мае 1798 года, только на одном из четырехсот кораблей армады оказалась всего одна женщина, но она не была ни полковой маркитанткой, ни женой офицера высокого ранга. Даже такие женщины не попадали в списки как простые пассажиры. Не сумев набрать персонал сценического уровня, Наполеон решил согласиться на контингент слуг и египтологов и отдал строгое распоряжение не допускать на борт всякого рода армейское охвостье, обычно сопровождавшее армию на протяжении всего восемнадцатого столетия.

Три месяца пребывания в Париже после триумфальных побед в Италии убедили Наполеона в том, что никакой генерал, независимо от его воинских успехов, не может создать себе твердую репутацию на двух кампаниях.

Ведущие политики ненавидели Бонапарта, а их выспренние поздравления отнюдь не скрывали явного желания как можно скорее и без особого шума отделаться от него. Но и он со своей стороны проявлял беспокойство: его мысленный взор блуждал по всем горизонтам в поисках новых полей боевой славы. Он даже подумывал о немедленном вторжении в Англию, но в конечном итоге отказался от этого намерения, указав пришедшим в восторг членам Директории, что потребуется по крайней мере шесть лет для того, чтобы французский флот достаточно окреп и смог бросить вызов адмиралу Нельсону и его отчаянным морским ястребам.

Однако весьма важно было нанести какой-нибудь удар по наиболее упорному врагу революции. И когда он напомнил о прежних планах военной вылазки на торговые пути Англии на Востоке, члены Директории всячески поддержали его. Они, возможно, понадеялись, что тем самым увидят его в последний раз, что на Востоке он канет в вечность: то ли погибнет в боях с турками, то ли умрет от какой-нибудь восточной болезни, то ли его захватят в плен и он будет томиться в старой посудине, превращенной в тюрьму в Портсмуте. Даже если он победит на поле брани, его честолюбие повлечет его дальше на Восток, в Индию. Поэтому что бы ни произошло, он перестанет появляться в Париже, лишая последних остатков ореола славы тех, кто пережил период террора.

Генерал с присущей ему оперативностью подготовил крупную экспедицию и вначале даже планировал взять Жозефину с собой. Но Жозефина, как и артистки, поспешно отказалась, ссылаясь на плохое здоровье. Ее трудно было заманить даже в Милан. А убедить отправиться в страну насекомых, скорпионов и банного дискомфорта долины Нила оказалось не под силу даже влюбленному Наполеону.

Он философски воспринял ее отказ. К тому времени он полностью уверовал в свою звезду и хотя все еще любил ее, она уже не господствовала над ним в такой степени, как перед поездкой в Италию менее чем двумя годами раньше.

Она и так взяла на себя труд доехать до Тулона и помахать ему с пристани ручкой на прощанье. Она стояла с тысячами других женщин и наблюдала, как огромная армада поднимает якоря и отплывает на юго-восток, после чего направилась принимать целебные воды на курорте. Пройдет полтора года, прежде чем она снова увидит его и приблизится к той черте, за которой утратит его навсегда.

В то майское утро причалы Тулона, должно быть, оросили потоки слез, но среди них не было ни одной слезинки Жозефины. Зачем ей было плакать? Она уже стала некоронованной королевой Франции и, оставаясь неисправимой оптимисткой, будущее свое не связывала ни с чем иным, как с успехом. Она могла разрыдаться, и довольно легко, когда дела шли скверно, как это было в тюрьме Ле-Карм или под разрывами ядер австрийских батарей в Италии, но при