А. Никонов - Шарль-Луи Монтескье. Его жизнь, научная и летературная деятельность Страница 15

Но подобное отношение должно было скоро смениться иным, более серьезным. Дело в том, что всеобщий скептицизм начинал уже сменяться чисто созидательной работой философии XVIII века. С 1745 года, то есть со времени воцарения, если можно так выразиться, мадам Помпадур, литература вздохнула свободнее. В это время Бюффон написал «Естественную историю», Дидро – «Письма о слепых и глухонемых», Вольтер – «Исследование о нравах», Руссо – «Слово против неравенства». К государственным делам призывалась уже та буржуазия, которая должна была со временем потребовать созвания Генеральных штатов. В таких условиях надлежащая оценка и должный прием «Духу законов» был вопросом непродолжительного времени.

Между тем Монтескье был вознагражден за неудачу во Франции успехом его труда за границей. «Дух законов» обратил на себя общее внимание прежде всего, в Италии. Сардинский король увлекался его чтением и заставлял сына своего делать из книги извлечения. Он весьма благосклонно отнесся к переводу «Духа законов» на итальянский язык, предпринятому другом Монтескье, аббатом Гуаско, и разрешал публичные чтения о нем в королевском туринском обществе. Прусский король тщательно изучал «Дух законов». В Швейцарии книга расходилась весьма быстро. Особенно оценили ее в Англии. Юм испросил разрешение автора на ее издание в Англии. Лорд Честерфилд писал Гуаско по поводу «Духа законов»: «Жаль, что г-н президент Монтескье, очевидно, удерживаемый страхом перед властью, не решился высказать все. Прекрасно чувствуется в общих чертах, что он желал бы сказать об известных вопросах, но он не выражается достаточно ясно и сильно. Гораздо лучше можно было бы знать, что он думает, если бы он мог писать в Лондоне и если бы он родился в Англии». Но, наконец, началась иная оценка «Духа законов» и во Франции. В 1749 году некий советник дижонского парламента выпустил книгу под заглавием «Дух духа законов», в которой прекрасно разобрал произведения Монтескье и возбудил всеобщее любопытство. Мадам Тансен убедила одного парижского типографа издать тайно в Париже «Дух законов» и устроила широкую подписку на это издание в среде посетителей своего салона. Сама она подписалась на значительное количество экземпляров и раздавала их знакомым. Это все, конечно, не могло остаться без влияния на успех книга. Наконец, в 1750 году, при перемене цензора, которым стал Мальзерб, был официально разрешен не только ввоз «Духа законов» во Францию, но и издание его в пределах страны. Друзья убедили Монтескье защититься против нападок и обвинений книги в антирелигиозности, и в апреле 1750 года появилась защита «Духа законов», изданная в Париже, но с ложным указанием места издания, которое было обозначено в Женеве.

Ловко и умно написанная защита до известной степени достигла цели, чему помогли сами противники Монтескье бестактностью и бездарностью своих новых нападок.

Д'Аламбер также написал похвальный отзыв. Но в то же время против «Духа законов» начало целую кампанию духовенство Франции.

Первоначальная мысль об исследовании и запрещении «Духа законов» возникла на собрании французского духовенства в 1750 году, но она была отвергнута большинством. Однако в том же году Сорбонна назначила специальных комиссаров для исследования «Духа законов» и «Естественной истории» Бюффона.

Сорбонна признала еретическими много мест «Духа законов». Монтескье вначале, по-видимому, готов был бороться. «Сорбонна эта положительно везде суется», – писал он с негодованием; но, увидев, что дело принимает дурной оборот, он вынужден был согласиться на требуемые изменения текста. Тогда теологический факультет назначил двух теологов, Мелле и Рено, чтобы совместно с Монтескье выработать необходимые, по мнению Сорбонны, поправки. Монтескье обещал сделать новое, исправленное согласно их указаниям, издание, и Сорбонна отменила свой запрет.

Наконец, в защиту Монтескье выступил и парижский архиепископ; дело, таким образом, готово было окончательно уладиться. Но в то время исследованием «Духа законов» занялась римская «Конгрегация Индекса», в обязанности которой входило издавать указатель книг, запрещенных и еретических для всего католического мира. Исследование книги было поручено конгрегацией своему члену Баттори. Граф Ниверне, французский посланник в Риме и друг Монтескье, конечно, старался употребить все свое влияние, чтобы воспрепятствовать запрещению. Он привлек на свою сторону самого просвещенного члена конгрегации, кардинала Пассионея, который в свою очередь вместе с Ниверне просил Баттори сообщить им его доклад и, если можно, переслать его заблаговременно Монтескье, чтобы он мог вовремя защититься. Монтескье написал тогда Пассионею два письма, которые, как он надеялся, дойдут до конгрегации и до папы и в которых он изложил свою защиту. Но, из-за медленности сообщения письма эти написанные в Гиени еще в июне не попали в Рим к концу августа, когда было назначено заседание конгрегации. Секретарь заявил, что более откладывать нельзя. Удалось кое-как протянуть еще несколько дней, и заседание состоялось в начале сентября, но Баттори, по просьбе Пассионея, не прочел своего доклада, а добился новой отсрочки. В конце сентября состоялось, наконец, решительное заседание конгрегации, на котором кардинал Квирини, председатель конгрегации, заявил, что он удовлетворен вполне печатной защитой «Духа законов», опубликованной Монтескье еще в апреле в Париже. Папа также был против запрещения.

Однако прошел почти год, Монтескье издал «Дух законов» вновь, но это издание не заключало требуемых духовной властью и обещанных Монтескье поправок. Тогда конгрегация уже в 1751 году, по докладу Эмальди, который сменил Баттори, произнесла свое запрещение. Но, в вознаграждение за внешнюю готовность Монтескье подчиниться указаниям духовной власти, этот декрет почти не получил огласки, так что многие современники даже не знали о нем.

И готовность Монтескье подчиниться указаниям духовной власти не была только внешней: известно, что он в течение трех последних лет своей жизни серьезно занят был пересмотром и исправлением для нового издания «Духа законов», согласно указаниям конгрегации, надеясь добиться таким образом отмены запрещения книги. Трудно сказать, что побуждало нашего автора к этому, так как в его время запрещения конгрегации не имели почти никакого практического значения; энциклопедисты смеялись над ними и считали даже особенной для себя честью, если их произведения попадали в папский указатель запрещенных книг, потому что это обстоятельство только увеличивало ценность и занимательность книги в глазах публики.

«Дух законов», несомненно, самое лучшее и великое из всех произведений Монтескье. В этом труде сказался во всю свою величину его гений, тут надо искать окончательно сложившихся его философских и политических воззрений. Какая упорная работа мысли вложена Монтескье в его любимое детище, лучше всего видно из его собственных слов: «Много раз, – говорит он, – я начинал и бросал свой труд; тысячу раз пускал по ветру написанные листы; ежедневно чувствовал, что мои руки опускаются в отчаянии; но я все-таки продолжал работу, хотя и не имел определенной цели; не различая уже ни правил, ни исключений, я находил истину, чтобы снова потерять ее: но когда я нашел свои принципы, то все, чего я искал, само собою стало ясно для меня. Таким-то образом мое произведение в течение двадцати лет росло, двигалось вперед и пришло к концу».