Юрий Сушко - Любимая женщина Альберта Эйнштейна Страница 15

Денег на гульбу хватало. В начале работы над проектом все те же Есенин и Клычков, чутко уловив «остроту момента» и доброе настроение наркома Луначарского, срочно сочинили заявление на имя заведующего отделом изобразительного искусства Комиссариата народного просвещения:

«Просим о выдаче нам, Сергею Клычкову и Сергею Есенину, работающим над монографией о творчестве Коненкова, размером в два печатных листа, по расчету в тысячу рублей лист, аванс в 1 тысячу (одну) рублей.

Сергей Клычков, Сергей Есенин. 19 октября 1918 г.».

И ведь получили же, шельмецы... Правда, монографию так и не написали. Хотя не раз честно собирались взяться за труды. Но вмешивался случай, настроение, и други-поэты клялись: «Все, завтра с утра начинаем, а сегодня... Сегодня давайте песни петь!» И понеслось!

Литератор Григорьев, забредший на огонек к мастеру, с почтением внимательно следил, как «Коненков, утвердивши лиру на коленях, крутит ручку, крепит колки-сосцы и доит из лиры скрипучий струнный звук... Еще Коненков не настроил, а уж Есенин тянет голосом... И вот запели. О блудном сыне. Есенин тенорком, немного в нос, под стать скрипучей лире, Коненков приглушенным басом. И не сводит с Есенина, горя глазами, взора, пытает...»

ЕВРОПА—АМЕРИКА, 1919 и другие годы

Период некоторого творческого застоя в научных изысканиях, который случился с ним после расставания с Милевой, сразу после болезни и обретения новой, заботливой спутницы в лице фрау Эльзы сменился всплеском новых открытий. Альберт Эйнштейн создает свою «общую теорию относительности». Его идеи напрочь разрушили общепринятые представления о законах мироздания, которые основывались на ньютоновских законах механики. Концепция относительности доказывала, что пространство и время не абсолютны, как считалось ранее, а находятся под влиянием отношений движения и массы. В конце 1915 года он сообщал одному из коллег: «Последний месяц был одним из самых тревожных и тяжелых в моей жизни, но и одним из наиболее успешных... Я понял, что мои прежние уравнения гравитационного поля были совершенно необоснованными. После того как у меня исчезло всякое доверие к прежней теории, я ясно увидел, что удовлетворительное решение можно найти только на основе идеи Римана. К великой моей радости, выяснилось, что, кроме решения Ньютона как первого приближения, во втором приближении появилось смещение перигелия у Меркурия. Для отклонения света Солнцем получилось значение вдвое больше прежнего... Как только вы изучите общую теорию относительности, вы убедитесь в ее правильности. Поэтому я ни слова не скажу в ее защиту...»

Долгое время теории Эйнштейна считались смелыми, но фантастическими, а их автор немного тронутым профессором. Но когда в 1919 году две английские научные экспедиции, работавшие одна – в Собрале, деревушке на севере Бразилии, а другая – на острове Принсипе в Гвинейском заливе у африканского побережья, проводя наблюдение полного солнечного затмения, подтвердили предсказанное Эйнштейном гравитационное отклонение света звезд вблизи Солнца, успех ученого стал поистине астрономическим. Президент Британского Королевского общества объявил теорию относительности высочайшим достижением человеческой мысли.

Искривленное пространство и отклонение световых лучей были у всех на устах, эти слова, что бы они ни значили, завораживали публику. Портреты Эйнштейна заполонили первые полосы мировых изданий. Заголовки европейских и американских газет кричали: «Революция в науке. Эйнштейн против Ньютона», «Новая теория строения Вселенной», «Альберт Эйнштейн – новый гигант мировой истории», «Лучи изогнуты, физики в смятении. Теория Эйнштейна торжествует!» 7 ноября 1919 года лондонская «Таймс» констатировала окончательный переворот в физике, опубликовав статью «Ниспровержение теории Ньютона».

Для выступлений Эйнштейна предоставляли концертные площадки. Знаменитый лондонский эстрадный театр «Палладиум» предложил ему сцену, чтобы он три недели вел собственную программу. Что уж там говорить, если дочь лорда Холдейна, под чьим кровом остановился Эйнштейн, при встрече с небожителем упала в обморок. Во многих городах мира проводились масштабные митинги, где сторонники и противники Эйнштейна вдохновенно лупили друг друга. В его честь называли сигары, младенцев, телескопы, башни.

Альберт Эйнштейн стал для массового сознания символом великого ученого. Он вызывал благоговение даже у людей, имевших самое смутное представление о физике и сути открытий. Сам же ученый от всего сердца веселился и говорил: «Мир стал похож на какой-то сумасшедший дом. Каждый кучер или официант рассуждает о том, справедлива ли общая теория относительности».

Все та же газета «Таймс» по этому поводу заметила, что во всем мире только 12 человек поняли его теорию. Возможно, это было преувеличением и на самом деле их было еще меньше. Вчерашние учителя Эйнштейна в Швейцарии чувствовали неловкость. Профессор теоретической физики Гунар считал, что Эйнштейнова теория кажется ему несколько странной. Профессор экспериментальной физики Форстер откровенно признался: «Прочел, но ровным счетом ничего не понял!» Даже знаменитый Конрад Рентген разводил в недоумении руками, что все это «никак не укладывается в голове»...

Журнал «Сайентифик Америкен» провел открытый конкурс среди своих читателей на самое доступное толкование теории относительности с призом в 5 тысяч долларов. Участников было много. Эйнштейн, по своему обыкновению, шутил, что он был единственным, кто в нем не участвовал: «Я боялся, что не справлюсь». Правда, чуть позже все же попытался популярно объяснить свою теорию почти эротическим примером: «Час, проведенный с девушкой на скамейке в парке, пролетает как минута, а минута сидения на горячей плите тянется как час». А для своего 9-летнего сына Эдуарда Эйнштейн подыскал другое образное толкование теории относительности: «Когда слепой жук ползет по изогнутому суку, он не замечает, что сук изогнут. Мне посчастливилось заметить то, что не видел жук, что сук кривой».

– ...Вас восемь человек, только восемь! – так приветствовал Эйнштейна великий остроумец Бернард Шоу при знакомстве.

– Как? – Эйнштейн не понял смысла тирады британского драматурга и смутился.

Тогда Шоу принялся объяснять, загибая при этом пальцы:

– Пифагор, Птолемей, Аристотель, Коперник, Галилей, Кеплер, Ньютон и вы, сэр.

Понимал ли сам ученый масштаб своей личности? По всей видимости, да, иначе бы не написал: «Прости меня, Ньютон! Ты нашел единственно возможный для своего времени путь, который был доступен человеку величайшей мысли, каким был ты... Но сегодня мы уже знаем, что для более глубокого постижения мировых связей мы должны заменить твои понятия другими, более удаленными от сферы непосредственного опыта...»