Леонард Гендлин - Перебирая старые блокноты Страница 15

Булгаков, при всем его воображении, не возомнил бы, что может оказаться «золотым» автором и так одарить ее. Впрочем, по его же словам, «никто не знает своего будущего»…

Я перелистал восемь редакций романа «Мастери Маргарита». Е. Поповкин согласился напечатать роман в журнале «Москва»[59]. Без ведома Елены Сергеевны были сделаны цензурой чудовищные купюры. Пьесы Булгакова стремительно понеслись по сценам российских театров. Затем появился долгожданный однотомник «Избранного». На киностудии «Мосфильм» режиссеры Алов и Наумов поставили фильм «Бег»…

С Е.С. мы поехали на Новодевичье кладбище. Она рассказала о том, как умирал Булгаков, о последних днях его жизни. Михаил Афанасьевич умер от гипертонического нефросклероза 10 марта 1940 года. Ему не было пятидесяти лет.

Когда прекращается жизнь, остается только одно — Время.

Смерть — переход в небытие, к Вечности.

Вечен нерукотворный Подвиг Писателя и Гражданина России Михаила Булгакова. Вечен подвиг его Жены и Сподвижника Елены Булгаковой.

1962–1986.

Солнечный человек (Д. Р. Бергельсон)

С Бергельсонами я познакомился в Московском Еврейском театре. После расстрела писателя (1952) я продолжал бывать в доме его вдовы.

Перебирая свой архив, я нашел чудом уцелевшие письма Цили Львовны Бергельсон.

Страшно отмечать столетний юбилей расстрелянного писателя. Тяжело говорить о Давиде Рафаиловиче Бергельсоне в прошедшем времени.

Давид и Циля Бергельсон творили вместе. Их талант неотделим друг от друга. Можно с уверенностью сказать, что и в ином мире их светлые души — неразлучны.

Он родился во втором пятидесятилетии прошлого века — 12 августа 1884 года.

Детство Д. Р. Бергельсона прошло в маленьком украинском местечке Охримово. Его первое печатное произведение увидело свет в 1905 году. 12 августа 1952 года ему исполнилось шестьдесят восемь лет. В этот день его, измученного пытками, казнили.

Более сорока лет Давид Бергельсон не выпускал из рук пера. Он любил еврейский народ, гордился им, творил для него. Свое двадцатилетие молодой писатель отметил повестью «Арум вокзал» («Вокруг вокзала»). Ее восторженно приняли читатели и писатели. На повесть обратил внимание мэтр еврейской литературы Шолом-Алейхем. Около года трудился он над рассказом «Дер тойбер» («Глухой»), который сразу же выдвинул талантливого, самобытного художника в число лучших еврейских писателей. Мастер острого психологического рисунка, яркого сюжета, Бергельсон писал своих героев с живых людей.

Мне кажется, что давно уже наступило время обратить внимание па чистоту, стиль, благородство бергельсоновского языка, на стилистику его мышления.

Гете когда-то писал:

«Какого читателя желаю я? — такого, который бы меня, себя и целый мир забыл и жил бы только в книге моей».

Давид Бергельсон нашел таких читателей, с первых своих литературных шагов ему не надо было их завоевывать.

В 1913 году появляется его роман «Нох алемен» («После всего»), переведенный на многие европейские языки, а также на иврит и японский. Об этой книге тепло писали С. Цвейг, Л. Фейхтвангер, Р. Роллан, Г. Манн. В русском переводе роман называется «Миреле», первое издание появилось в 1941 году.

Д. Бергельсон пережил революцию 1905 года и Первую мировую войну, он был свидетелем захвата власти большевиками. На его глазах творилось крушение империи. На землю, где он родился, пришли разруха, хаос, голод. Многие друзья художника, которым была чужда по духу и мировоззрению революция, оказались в тюрьмах и концентрационных лагерях.

В 1918 году Давид Бергельсон отпраздновал в Одессе свадьбу с Цилей, на которой среди приглашенных был Хаим-Нахман Бялик.

В 1920 году из печати выходит роман Бергельсона «Опганг» («Отход»). Оставаясь подданным советской империи, писатель в февральские дни 1921 года уезжает за границу. Восемь лет он живет в Америке и Германии. Эти годы наложили неизгладимый отпечаток на все его дальнейшее творчество.

Тяжело жилось российским евреям в Европе, Австралии, Америке.

Бергельсона вызвал консул и предупредил писателя, что если он не вернется в СССР, его паспорт будет аннулирован.

Давид Рафаилович задумался — на родине остались родные, товарищи, друзья.

Есть человеческие натуры, которые не в состоянии творить на чужбине, и ни в коей мере нельзя их за это осуждать.

Бергельсон не любил привлекать к себе внимание. Блестящий собеседник и человек редкой душевной доброты, он умел любить, дружить и, как немногие, был способен на верность отношений.

В Советском Союзе литература и искусство всецело подчинены диктатуре. Писатели вольно или невольно игнорирующие власть становятся ее заклятыми врагами. Бергельсон, как все, вынужден был прославлять социалистический строй, который он недостаточно хорошо знал. Ведь на родину он вернулся только в 1929 году. Особенно это отразилось в малоудачном цикле рассказов и очерков «Биробиджанцы».

1938 год. Конец февраля. Малая Бронная — тихая московская улица запружена любителями театра, желающими попасть на вечер отрывков в Еврейский Камерный театр. На больших афишах одухотворенные лица Соломона Михоэлса, Веньямина Зускина, С. Ротбаум и, недавно вступившей в труппу, молодой актрисы Этель Ковенской…

В шесть часов вечера С. М. Михоэлс через служебный вход провел меня в свою артистическую уборную. В комнате находился триумвират: художники — вдохновенный Александр Тышлер, спокойный Исаак Рабинович и маленькая, суетливая, очень способная Сарра Мокиль. Они помогают артисту накладывать сложнейший грим.

В артистическую пришли друзья театра: Александр Таиров — главный режиссер Московского Камерного с гордой и величественно красивой, трагической актрисой Алисой Коонен; всегда жизнерадостный и улыбающийся, премьер театра оперетты Григорий Ярон; царственно-самодовольный Василий Качалов из Художественного.

Мое пятнадцатилетнее сердце переполнено огромной радостью от того, что я так близко соприкасаюсь с корифеями русской сцены.

Первый звонок. Мое место в седьмом ряду. Рядом незнакомые пожилые люди. Их добрые лица сразу же расположили к себе.

— Ну, молодой человек, давайте знакомиться, — сказал мой сосед. — Я писатель, Бергельсон, зовут меня Давид Рафаилович. А это жена — Циленька, или Циля Львовна, — и он ласково погладил ее по руке. Д.Р. заговорил со мной на идиш. Смутившись, я сказал, что не знаю этот язык. Бергельсон меня ободрил: