Андрей Жариков - Полигон смерти Страница 15

В напряженной работе в поле прошло жаркое лето. Уже по-осеннему шумела листва тополей, и вода в Иртыше не манила купальщиков, когда мы засели за составление отчетов о проведенных испытаниях.

Каждый специалист служб: продовольственной, вещевой, горюче-смазочных материалов, дорожной, имея текст программы испытаний и зафиксированные результаты , писал свой микроотчет.

Моя задача — все свести в один общий документ. Самым существенным недостатком было то, что мы не имели своих приборов замера величин ударной волны, светового излучения, радиоактивного заражения и просили данные в отделах, которые этим занимались. Мало того, что они давали эти сведения с неохотой и опаской, зачастую их информация не отражала истинного состояния на наших площадках. Иногда не было материалов о районах, которые нас интересовали. Тогда мы строили графики, высчитывали данные для своих дистанций и допускали большие погрешности. Вот и получалось, по нашим подсчетам, что какое-то менее прочное имущество уцелело там, где танк разбит и сожжен. Начинаем перепроверять. Выясняем, что у танкистов одни данные о величинах поражающих факторов атомного взрыва, а у нас совсем другие, хотя расстояние от центра до площадки одинаковое.

Определение результатов испытаний на глазок, как мы говорили, визуально, не позволяло сделать правильный, научный вывод о средствах защиты. Я понимал, что мы только фиксируем, а не изучаем явления. Но и те сведения, которые мы отправляли в Москву (куда они дальше передавались — мы не знали), в общем-то давали картину огромной разрушительной силы атомного взрыва.

Отчеты принимал один из заместителей начальника шестого управления генерал-лейтенант Б. М. Малютов. Мне казалось, что он излишне придирчив, но было бы значительно хуже, если бы генерал восторгался нашими несовершенными исследованиями. Дело свое он знал хорошо, поскольку был основным разработчиком программ испытаний.

Продовольственники установили, что от радиоактивной пыли продукты хорошо защищает целлофан (тогда еще не было полиэтиленовых пленок). Когда крупа, макароны, сахар надежно упакованы в целлофан или плотную бумагу, а тара укрыта брезентом, то за продукты питания можно не опасаться. С ними ничего не случится, если осторожно снять брезент, а затем распечатать упаковку в чистой зоне.

Пищевые котлы, термосы и посуду даже при значительном заражении можно впоследствии использовать, если их промыть струей воды, а затем протереть ветошью или ватой, пропитанной спиртом. Для этого мы получали спирт, списать который удавалось с трудом. Начальство подозревало, что он идет не по назначению. Что ж, был такой грех, но опять же на практике установили, что нет лучшего средства для лечения лучевой болезни, чем спирт. Один из медиков объяснил это доходчиво и просто: алкоголь усиливает обмен веществ в организме и содействует удалению радиоактивности. К тому же, как он говорил, спирт способствует заживлению микроскопических ранок на сосудах и внутренних органах человека, которые появляются, когда радиоактивные лучи, словно пучок тончайших игл, пронизывают ткань тела.

Мне не приходилось заниматься исследованием этого явления, да и в литературе я не встречал подобных рекомендаций, и потому не могу утверждать, что все это верно, но видел, что при получении больших доз радиации разовое употребление спирта в небольшом количестве значительно улучшало самочувствие.

К интересному заключению пришли офицеры службы горюче-смазочных материалов. К сожалению, я запомнил из них только одного испытателя Александра Петровича Носкова. Я уже говорил, что при атомном взрыве большие металлические емкости с горючим — цистерны, бочки — сильно повреждались, горючее вытекало, а резиновые резервуары в неглубоких котлованах, без перекрытий, но присыпанные слоем земли, оставались целехонькими. Не засыпанные же землей, воспламенялись. Следовательно, поверхность мягкой тары, приняв ударную волну, сдавливалась, но не лопалась, как металлическая, а от светового импульса ее предохранял слой земли.

Аналогичные выводы сделали и специалисты вещевой службы. Надежнее хранить предметы вещевого довольствия не в складских помещениях, а в котлованах под брезентом или тканью из стойкого к огню материала. Такую ткань они испытывали и результаты получили положительные. На тех же дистанциях все складские помещения были разрушены. Тюки с обмундированием и одетые манекены, ничем не защищенные, воспламенились и затем долго чадили.

В отчетах подробно фиксировались условия размещения подопытных объектов, давалась их техническая характеристика, до мельчайших подробностей описывались итоги испытаний, затем следовали выводы. По своей инициативе мы «развили» принятую структуру отчетов, дополнив ее разделом «Практические рекомендации».

Писали пять — шесть дней, потом несколько дней ждали перепечатки рукописи и снова коллективно читали. Нельзя было не заметить удовлетворения на лицах авторов. Каково же было наше удивление, когда комиссия безжалостно забраковала этот отчет по причине его «самодеятельности». Требовали делать проще: что выставлено, на каком удалении, что случилось с объектами. Было рекомендовано кое-что перевести в таблички, поместить данные лабораторного анализа продовольствия и горючего.

Все началось сызнова, но уже без огонька. Нас торопили, предупреждали, что если опоздаем, то наш материал не включат в общий отчет, и тогда будет считаться, что мы не справились со своими задачами. А в Москве, помимо всего прочего, сделают вывод о моем служебном несоответствии. Но, слава Богу, мы, не поспав двух ночей, справились с отчетом. Офицеры группы покинули полигон, и я опять остался «полководцем без войск».

«Лимония» — какой она была

Глубокой осенью в «Лимонии» без семьи особенно скверно: неуютно и тоскливо. Снега нет, а морозы трескучие. В комнатах офицерского общежития холодно. Спим, укрываясь полушубками. Единственное окошко с намороженным толстым слоем инея и подоконник выполняют роль морозильника. На нем кульки, банки, склянки, кусок говядины, масло. В столовую три раза в день бегать надоело, завтрак и ужин готовим сами. Обзавелись электрическими плитками. В столовой, когда разъезжались все прикомандированные, кормили хуже — военторгу невыгодно, если мало питающихся постоянно.

Вечером совсем тоскливо. Если бы был телевизор… Но у нас лишь хрипловатый репродуктор, и даже книг хороших нет. Одно развлечение ежедневные походы в читальный зал гарнизонного клуба и в кино два — три раза в неделю. Даже на фронте в землянках я не испытывал такой мучительной, тяжелой тоски по дому. Но все плохое кончается. Дали нам жилье и разрешили поехать за семьями.