Леонид Бердников - Дневник (1964-1987) Страница 15

27 июня. Дело изображается так: тяжелые условия жизни, эксплуатация, подавленность, беспросветность — вот причины того, что люди, разочаровавшись в этой жизни, ищут утешения в религии. Напротив, полнота жизни и удовлетворенность земным направляют человечество на правильный путь, исключают всякую религиозность, как ненужное и вредное заблуждение. Это просто и имеет видимость убедительности, но это не так.

17 октября.

Начнем с самого простого, бесхитростного, доступного. Нас окружают предметы. Предметы имеют различные свойства. Своими свойствами они отличаются друг от друга.

Но что такое свойства предметов? Что означают все эти бесчисленные особенности вещей? Взаимосвязь. Нет свойств вне связи одного предмета с другим и одной вещи с другой. Самые коренные, глубинные качества вещей — это результат их отношения к другим вещам. Но где же тогда сама вещь? Как удержать и зафиксировать эту ускользающую единичность? Все как бы растворяется в другом, которое в свою очередь также неуловимо. Перед нами парадокс: вещь является вещью только потому, что обладает свойствами, но эти свойства, придающие ей определенность, не принадлежат ей, а все они обращены вовне и существуют как отношение к другому, в другом. Следовательно, природа единичной вещи — относительна, она обусловлена другим. А то, что сообщает миру дискретность, удерживает данные соотношения, а, следовательно, придает качественную определенность вещам — есть время (?)[15]. Нельзя понять вещи вне времени — она неуловимо растворится в целом. Время, следовательно, есть энергия, расходуемая на поддержание систем в равновесии. А если это так, то:

1. Каждая система обладает своим временем, своим запасом временной энергии.

2. Время данной системы не может быть обращено вспять, т. к. за счет запаса временной энергии этой системы уже произведена определенная работа по ее сохранению.

Это одна сторона дела. Другая состоит в том, что и человек, будучи системой среди других систем, не составляет исключения, когда речь идет о самых общих определениях единичного. Если природа единичного относительна в указанном смысле, т. е. если свойства всех вещей проявляются только в отношении к другим и являются, таким образом, чем-то общим для них, результатом их взаимодействия, а не замкнутым в себе качеством, то и человек в окружающей его среде не должен и не может противопоставляться ей. Эта, казалось бы, совершенно элементарная истина, между тем, не додумывается очень часто до конца. Если природа человека такова, то нельзя, очевидно, и противопоставлять объективное субъективному так, как это сплошь да рядом делается у нас. Объективный мир, такой, каким он окружает человека, это совершенно реальный мир, который существовал до человека и будет существовать и после его смерти, после гибели, распада этой системы, которая называется «человек».

Но нельзя забывать, что пока система существует, она взаимодействует с окружающей ее средой и то, что она есть для этой среды, с одной стороны, и то, что эта среда есть для нее с другой — это результат данного взаимодействия. Следовательно, свойства мира существуют не вообще, не безотносительно к чему-либо, а в данных взаимоотношениях. Можно поэтому сказать, что свойства мира меняются с распадом или появлением каждой качественно другой системы и человек не посторонний наблюдатель, а делатель свойств мира (как, впрочем, любая другая система) и эти рожденные, благодаря его существованию и деятельности свойства, принадлежащие столько же ему, сколько и взаимодействующей с ним среде, и осознаются им.

Но в познании мира человек прибегает, кроме того, к помощи посредников. Если перед ним объект «А», то изучая его, человек не ограничивается своим взаимодействием с ним. Он привлекает к себе на помощь посредника — объект «Б». С объектом «Б» он тоже взаимодействует, как и с объектом «А», но, кроме того, он создает условия, при которых возникает еще взаимодействие между «А» и «Б». Таким образом, человек, наблюдая над тем, как меняется его собственная взаимосвязь с объектом «Б», когда этот последний взаимодействует с объектом «А», рассматривает объект «А» как бы не только своими глазами, но и глазами объекта «Б». Вещи многозначны: сколько отношений, столько значений.

30 октября. Прочел «Процесс» Франца Кафки. Наверно, не только я, но и многие, бодрствуя, не переживали события с такой остротой, как во сне. Самое страшное, что я испытал — были кошмары, а в Финскую войну я видел сон, в котором не было никаких событий, но который открыл передо мною никогда не испытанное так ярко чувство счастья. Почему же писателю не воспользоваться всем этим: сдвигами реалий, накопившемся у каждого человека запасом ассоциаций, полученных им во сне, воспоминаниями чувств и опытом сновидений? То, что это можно, открыл, по-моему, Кафка. В «Процессе» он делает это с большим тактом. Арсенал переживаний, полученный каждым из нас в ту третью часть жизни, которую мы спим, но живем и чувствуем, Кафка берет на вооружение. Он этим пользуется вовсе не затем, чтобы рассказывать нам небылицы. Он это делает для того, чтобы мы острее, обнаженнее почувствовали свою реальную жизнь, ту ее сторону, которую так сильно чувствует он, и хочет научить нас, открыть ее нам.

6 ноября. Я читаю и, чаще всего, не насыщаюсь чтением, но в том смысле, что прочитанная книга не утоляет моих потребностей с достаточной полнотой. Автор оказывается по отношению ко мне как бы смещенным. Границы наших интересов, мыслей и того что и как мы чувствуем не совпадают полностью. Неужели надо писать самому, чтобы достичь удовлетворения?

20 ноября.

Вчера был в Филармонии на первом абонементном концерте этого года. Польская музыка:

• Монюшко (1812–1872). Увертюра к опере «Пария» (1869)

• Шимановский (1882–1937). Концерт для скрипки с оркестром? 1, соч. 35 (1916),

• Пендерецкий (род. в 1933). Элегия «Памяти жертв Хиросимы» (1959–1961)

• Лютославский (род. в 1913). Три постлюдии (1963–1965).

Во-первых, я убедился в том, что мои представления о современной музыке складывались в пределах очень небольшой амплитуды. Отсюда и степень ее понимания. Ничего подобного элегии Пендерецкого я не слышал. Претендовать на то, что я в ней разобрался, — не могу, но вот какие мысли она во мне возбудила.

Мы живем в эпоху, когда во всем мире, в обоих его лагерях, человек все более и более чувствует над собой власть некоей тотальной силы. Она вооружена всем тем, что человек создавал для себя, но на деле, в гораздо большей степени, — для нее. Силы войны — это ее силы. Это язык ее диктата. Государственная власть — это ее власть, ее рука, которая проникает все дальше и дальше. Она уже в доме каждого из нас, она уже комплектует наши библиотеки, пронизывает эфир, завладела экранами телевидения. Пора понять, что человеческое общество — это не люди, это уже нечто гораздо большее, чем каждый из нас, это самостоятельный организм, система, которая как и всякая иная система не может быть сведена к свойствам составляющих ее частей. Она живет своей жизнью, у нее есть свой возраст: детство, когда ее силы еще слабы, юность, когда черты ее приобретают определенность, гармоничность и кажутся красивыми, зрелость, когда она входит в силу и властвует.