Валентин Антонов - Хроника шапочных разборов Страница 15

…Они придумали такое, то ли полагая, что у нас текут какие-то золотоносные источники, то ли потому, что в любом случае намеревались сражаться и специально выставляли неосуществимые условия, ища благовидный предлог для войны…

Войско Владимира Ярославича насчитывало до 20 тысяч воинов, прибывших под стены Константинополя на нескольких сотнях мелких судов. Против них царь Константин Мономах выставил всё, что смог собрать за год, — и этого было тоже немало.

В состоявшемся вблизи столицы морском сражении византийцы применили своё страшное по тем временам огнемётное оружие — «греческий огонь». Но судьбу битвы решил всё же не он, а разыгравшийся шторм, который не только разметал лёгкие русские судёнышки, но и погнал их прямо к береговым скалам…

Михаил Пселл, который был очевидцем разгрома русского флота, описывает дальнейшее с нескрываемым удовлетворением:

…Одни корабли вздыбившиеся волны накрыли сразу, другие же долго ещё волокли по морю и потом бросили на скалы и на крутой берег; за некоторыми из них пустились в погоню наши триеры, одни челны они пустили под воду вместе с командой, а другие воины с триер продырявили и полузатопленными доставили к ближайшему берегу. И устроили тогда варварам истинное кровопускание, казалось, будто излившийся из рек поток крови окрасил море.

Согласно «Повести временных лет», корабль Владимира Ярославича тоже был разбит, и новгородский князь перебрался на другое судно, чтобы потом вместе с дружиной отправиться морским путём восвояси, на Русь. В погоню за ними византийцы выслали эскадру, но тут уже русский флот одержал полную победу и благополучно вернулся в родные пенаты.

Вот так всё это представлял себе средневековый художник. Миниатюра из Радзивилловской летописи.

Иная судьба ждала тех, кто оказался на берегу. Свидетельствует «Повесть временных лет»:

…Прочих же воинов Владимировых, числом до 6000 <скорее всего, тут летописец допустил довольно значительное преувеличение — В. А.>, выбросило на берег, и, когда они захотели было пойти на Русь, никто не пошел с ними из дружины княжеской. И сказал Вышата <упомянутый выше воевода из Новгорода — В. А.>: «Я пойду с ними». И высадился к ним с корабля, и сказал: «Если буду жив, то с ними, если погибну, то с дружиной». И пошли, намереваясь дойти до Руси…

Этот отряд, командование над которым добровольно принял опытный военачальник Вышата, сын новгородского посадника, до Руси, однако, не дошёл. «Повесть временных лет» продолжает:

… Вышату же схватили вместе с выброшенными на берег, и привели в Царьград, и ослепили много русских. Спустя три года, когда установился мир, отпущен был Вышата на Русь к Ярославу…

До сих пор непонятно, продолжались ли потом военные действия, ведь мир, как указывает летописец, установился лишь «спустя три года». Совсем даже не исключено, что продолжались, и не без успеха для русских, ибо в итоге мир тот был заключён не как мир между победителем и побеждённым, а как мир ко всеобщему удовлетворению между равными по силе сторонами.

Что ж, «стороны» объективно нуждались друг в друге: связанная с Империей одной и той же церковью, Русь жадно впитывала богатую византийскую культуру, а раздираемой со всех сторон Византии, в свою очередь, постоянно требовалась русская военная помощь. Они нуждались друг в друге, как бы это ни было неприятно константинопольским русофобам (кстати сказать, к концу 40-х годов и сам Михаил Пселл, и его высокопоставленные единомышленники при византийском дворе лишатся своих постов и попадут в опалу).

Мир, по обычаям того времени, должен был быть подкреплён династическим браком. Но ни у Зои, ни у Феодоры детей, как известно, не было вообще, как не могло их быть и у императора Константина Мономаха, который и находился-то на престоле всего лишь несколько лет. Правда, у Мономаха была совсем ещё молоденькая дочь, рождённая задолго до его воцарения. Ярослав согласился на эту кандидатуру, в качестве жениха предложив своего 16-летнего сына Всеволода (который, как мы помним, родился в год несчастливого отъезда Олафа Святого из Новгорода).

Нет никакой определённости насчёт того, как звали невесту — не то Мария, не то Анастасия… в общем, Мономахиня, и всё тут — и кто была её мать: матерью Мономахини могла быть как вторая жена Константина, умершая ещё до его ссылки на остров Лесбос, так и Мария Склирена, его гражданская жена, — та самая «севаста», которая делила с императрицей Зоей царские покои.

Брак Всеволода и Мономахини состоялся в 1046 году, но ввиду молодости супругов детей у них довольно долгое время не было. И только лишь в записи за 1053 год «Повесть временных лет» кратко сообщает:

У Всеволода родился сын от дочери царской, гречанки, и нарек имя ему Владимир.

Маленькому Владимиру, стало быть, не исполнилось ещё и годика, когда умер его киевский дедушка Ярослав. Ему не исполнилось ещё и двух лет, когда скончался другой его дедушка — Константин Мономах.

Шапка Мономаха

Дедушка Константин… Два годика… Пятьсот лет назад «Сказание о князьях Владимирских», памятник русской литературы начала XVI века, сообщило читателям некоторые подробности:

В то время правил в Царьграде благочестивый царь Константин Мономах… И принял он мудрое царское решение — отправил послов к великому князю Владимиру Всеволодовичу…

С шеи своей снял он животворящий крест, сделанный из животворящего древа, на котором был распят сам владыка Христос. С головы же своей снял он венец царский и положил его на блюдо золотое. Повелел он принести сердоликовую чашу, из которой Август, царь римский, пил вино, и ожерелье, которое он на плечах своих носил, и цепь, скованную из аравийского золота, и много других даров царских <…> и послал их к великому князю Владимиру Всеволодовичу…

Так называемое «царское место», сооружённое Иваном Грозным в Успенском соборе Кремля, украшено барельефами, на одном из которых представлена эта трогательная сцена: император Константин Мономах, сняв с себя всё что можно, отправляет атрибуты царской власти внуку своему Владимиру. По идее, всё это происходит примерно в 1115 году: внуку Владимиру в том году исполнилось 62, а дедушки с барельефа не было к тому времени в живых уже лет 60.

Константин Мономах собирает дары для внука Владимира. Барельеф Мономахова трона в Успенском соборе Кремля.