История Саудовской Аравии - Алексей Михайлович Васильев Страница 15

Более развитой формой зависимости была опека (висая), при которой бедняки за определенную мзду просили защиты у шейха. Широко распространена была самоотдача под покровительство целыми группами. Например, лица, опасавшиеся кровной мести, стремились получить защиту у знати чужого племени. За это бедуины должны были нести некоторые обязанности, в том числе экономические. Личная свобода таких лиц была несколько ограниченна55.

Об ослаблении патриархально-родовых уз свидетельствует и тот факт, что внутри рода должник должен был уплатить кредитору сам, в этом ему никто не помогал в отличие от практики взаимопомощи и выплаты долга кредитору со стороны.

Возникает вопрос: зашло ли разложение патриархально-родовых отношений внутри кочевых племен настолько далеко, что эти отношения уже превратились в «классовые»? – если использовать ортодоксальный марксистский термин. Ответить на этот вопрос помогает определение характера собственности на пастбищные земли и колодцы.

«Земельная собственность, – писал К. Маркс, – предполагает монополию известных лиц распоряжаться определенными участками земли как исключительными, только им подчиненными сферами их личной воли»56. Даже применительно к западноевропейскому обществу XIX в. Марксова аксиома слишком категорична. Что же касается аравийского общества, то сразу возникают вопросы: обладали ли шейх какого-либо племени или аристократическая группа правом распоряжаться пастбищами как «исключительными, только им подчиненными сферами их личной воли», даже учитывая, что в средневековье формы собственности не были безусловными? Можно ли в таком случае говорить о собственности одного шейха или группы знати на участки пастбищных территорий? Означало ли это, что они могли, например, продать племенные пастбища чужестранцам? Сдать их в аренду и забрать все доходы в личное пользование? Поменять на другой участок, например в оазисе, а главное – лишить своих соплеменников права пользоваться пастбищами? В условиях Аравии до XX в. такие действия были невозможны или представляли собой неизвестные нам исключения. Право племенной верхушки распоряжаться пастбищами было ограничено хотя бы ее принадлежностью к своему племени, т. е. она пользовалась общинной территорией постольку, поскольку ее представители являлись соплеменниками, хотя и знатными, хотя и привилегированными, хотя и богатыми. Это, естественно, ограничивало их право распоряжения землей и возможности феодального метода ведения хозяйства, феодальной эксплуатации внутри племени57.

В отдельно взятых кочевых племенах XVIII–XIX вв. можно наблюдать тенденцию к феодальным отношениям, но не их господство. В Саудовской Аравии ликвидация общинной собственности племен на пастбища не завершена и поныне. И прав Н.П. Прошин, который разложение патриархальнородовых отношений внутри бедуинских племен относит только к XX в.58

Многочисленные факты свидетельствуют, что доходы аристократии, которые она получала в своем племени, были незначительны и в ряде случаев не покрывали ее расходов, связанных с традициями патриархально-родовой солидарности и взаимопомощи. Внутри бедуинских племен, во всяком случае в XVIII–XIX столетиях, преобладали патриархально-родовые отношения, основанные на общинной собственности на пастбища и источники воды, на крепких кровнородственных связях, на традициях взаимопомощи и солидарности. Процесс усиления эксплуатации простых бедуинов знатью, основанный на имущественном неравенстве, происходил, но он не достиг еще стадии раскола кочевых племен на классы.

Причины этого, как представляется, лежат как в слабом развитии производительных сил кочевого хозяйства и в мизерной норме и массе прибавочного продукта, так и в устойчивой социальной психологии свободолюбивых бедуинов.

Сохранение в бедуинских племенах значительной или даже преобладающей прослойки «средних» бедуинов или бедняков, ведущих самостоятельное хозяйство, также служит веским доказательством отсутствия здесь сложившихся эксплуататорских отношений. Европейские путешественники не упоминают об эксплуатируемых соплеменниках внутри кочевых племен. Это предполагает, что большинство бедуинов владели собственным скотом и пасли его на общественных пастбищах.

Однако, оценивая характер социальных отношений в кочевых племенах, не стоит рассматривать их изолированно от аравийского общества в целом, так как подобный подход искажает реальную картину. И бедуины, и полукочевники, и оседлые жители Аравии представляли собой единый, взаимосвязанный социальный организм.

Грабительский набег (газу).

Бедуины при отсутствии сильной централизованной власти постоянно совершали грабительские набеги. Объектом грабежа чаще всего был скот, но также и лагерное снаряжение, утварь, оружие, одежда, рабы59; у купцов отбирали товары, у оседлых жителей – земледельческие продукты и утварь. Существовало различие между газу и настоящей войной из-за пастбищ и колодцев. Но эти два вида военных действий постоянно переплетались.

«Арабские племена находятся в состоянии почти непрерывной войны друг против друга, – писал И. Буркхардт, – и редко случается, чтобы какое-либо племя наслаждалось моментом общего мира со всеми своими соседями. Однако война между двумя племенами редко продолжается долго, легко заключается мир, но его нарушают по малейшему поводу. Способ ведения войны – партизанский, генеральные сражения редки: захватить противника врасплох в результате внезапного нападения, ограбить его лагерь – главная цель обеих враждующих партий. Вот почему их войны обычно бескровны. Врага атакуют обычно превосходящим числом, и он уступает без боя. Ужасные последствия кровной мести предупреждают многие кровавые конфликты»60.

О бедуинских газу сообщал и К.-Ф. Вольней: «Будучи больше грабителем, чем воином, араб не стремится пролить кровь; он нападает только для того, чтобы ограбить; и если ему оказывают сопротивление, он считает, что небольшая добыча не стоит риска быть убитым. Нужно пролить его кровь, чтобы его озлобить; но тогда он столь же упорен в мести, сколь был осторожен, избегая опасности. Арабов часто упрекали за склонность к грабежу, но, не желая ее оправдывать, не обращали внимания на то, что стремление к грабежу направлено лишь против чужестранца, которого арабы считают врагом; поэтому подобное стремление основано на публичном праве большинства народов»61.

Газу считался самым благородным занятием, и мечта о грабеже постоянно горячила бедуинов. Участие в грабительских экспедициях было добровольным, но на практике воины, особенно молодые, просто не могли от них отказаться. Уклонение от газу создавало опасность прослыть трусом и потерять уважение сородичей и соплеменников. «Уверяют, – писал К. Нибур, – что молодой человек не может жениться, пока не совершит несколько подвигов»62. Имена удачливых грабителей передавались из уст в уста и воспевались поэтами. Даже в XX в. авторы перечисляют прославленных героев бедуинского «молодечества» – фирусийи.

В результате беднейший бедуин одним удачным набегом мог поправить свое положение или даже стать зажиточным. Газу, несомненно, был одной из причин сохранения прослойки самостоятельных кочевников.

Грабительские набеги обогащали племенную верхушку. Именно ей шла большая или лучшая часть добычи63. Во главе отрядов, совершавших набег, становились или шейхи, или акыды. Даже если шейх не участвовал в набеге, ему «отчисляли» его долю. Не случайно добыча от газу неизменно фигурирует в числе важнейших доходов бедуинской знати.

Постоянные грабежи и набеги, естественно,