Анатолий Отян - Служба В Потешных Войсках Хх Века Страница 15

Баранов. Хотя он попридержал свой агрессивный пыл, но заставлял своих подчинённых чистить себе обувь, стирать гимнастёрку. Пока на него не жаловались, ему сходило с рук. Но вскоре он был переведен в строительную часть без особого наказания. А самым строгим наказанием считалось перевод в подразделение, занимающееся разгрузкой цемента.

Цемент- мелкий сыпучий порошок, из которого делают бетон. В одном из австрийских городов я видел скромный памятник изобретателю цемента. Но как утверждают сейчас учёные, цемент или некоторые его модификации, применялись ещё в древнем Египте при строительстве

Пирамид и в древнем Риме при возведении бетонного купола над Пантеоном.

Поэтому говорить о изобретении цемента не совсем корректно, а нужно говорить об изобретении современной технологии изготовления цемента. Подчёркиваю, что это только моя точка зрения, не претендующая на истину.

Цемент обладает удивительным качеством: течь и перекачиваться из

ёмкостей при помощи насосов, что во многих случаях и делается. Но в

СССР из-за недостатка специальных вагонов-цементовозов его перевозили в обыкновенных вагонах, и выгружали из них вручную. Это по истине был рабский, каторжный труд. Цемент, благодаря своей текучести проникает во все щёлочки одежды к телу, забивает рот, нос и застилает глаза. Он попадает в лёгкие, что приводит к их болезни.

Представьте себе жару, когда пот, смешиваясь с цементом, превращается в камень, и мороз, при котором холодный как лёд цемент сыплется вам за шею. Это был кошмар. Я не понимаю теперь, как люди на гражданке соглашались разгружать его, даже за дополнительные крохи, которые им платили. А в армии эта работа была пугалом для всех и земным адом для тех, кто туда попадал.

Напомню строки из Конституции СССР: "Служба в армии является почётной обязанностью граждан СССР".

Вот такой почёт.

Я сейчас не помню, как назывались простые военнослужащие строительных войск, но мы назывались курсантами. Командиром нашего учебного взвода был сначала лейтенант Бобошин, только недавно окончивший среднее военно-строительное училище. Он всего на пару лет был старше меня и был хорошим, добрым человеком, а в армии такие не приживаются, и его вскоре отправили в обыкновенную вч.

Но первый месяц он с нами работал.

Однажды по плану он и его коллега, с нашим и ещё одним взводом провели лыжный пробег по зимней тайге. Мороз был градусов 10-15. Нам выдали лыжи, в которых мы побежали, а оба офицера остались стоять на опушке леса, в хромовых сапожках, ожидая нашего возвращения. Они нам сказали, что пробег рассчитан максимум на один час, и чтобы мы бежали по накатанной лыжне. Мы съехали с горки и углубились в лес.

Это был наш первый выход за пределы части, и мы, хотя находились в закрытой зоне, почувствовали иллюзию свободы. А лес был необыкновенно красивым. Я его вижу сейчас, но описывать его не могу, не хватает в моём лексиконе слов для эпитетов. Лучше обратиться к

Пушкину:

Под голубыми небесами

Великолепными коврами,

Блестя на солнце, снег лежит;

Прозрачный лес один чернеет,

И ель сквозь иней зеленеет,

И речка подо льдом блестит.

По мере углубления в лес у меня разбегались в стороны глаза от необычайной красоты и приходилось вертеть шеей, чтобы успеть всё увидеть. Хотелось идти медленнее, но сзади напирали лыжники которым такой лес был не в диковинку, а обогнать меня было проблематично, так-так ширина "проезжей части" не везде была пригодна для обгона.

Но всё-таки меня обгоняли, чему я не препятствовал, и я всё дальше оказывался в хвосте растянувшейся по тайге вереницы лыжников. Но вот я заметил не очень разбитую лыжню, уходящую в сторону, по которой прошли всего два-три человека. Я пошёл по этой лыжне и когда оглянулся, то увидел за собой нескольких ребят из нашего взвода.

Запомнил двоих: Кутейникова, симпатичного белобрысого и немного заикающегося мальчишку из средней России, избранного нами комсоргом взвода и Щапова, коренастого, небольшого роста сибиряка, как и я женатого, и готового полезть в драку, когда его изводили тем, что подначивали его порядочностью оставленной дома супруги. В этой связи хочу сказать, что в подобных молодых коллективах, тем более нашего воспитания, нельзя показывать свои слабости вроде раздражения на шутки и подначки, брезгливость, боязни насекомых или лягушек. Иначе ты становишься объектом всевозможных издевательств, внешне безобидных, а на самом деле жестоких. Тебе могут подложить в постель червя или лягушку, узбеку обязательно положить свиное сало, даже если есть говядина и многое другое, о чём даже противно вспоминать.

У Щапова это кончалось слезами. Я как мог его успокаивал, просил его не обращать внимание. Но это продолжалось всё время хотя и реже.

За ними шло ещё человека четыре. Моё состояние было по-детски восторженным, и я потерял ощущение времени. Ели приветствовали нас своими мохнатыми, покрытыми снегом лапами. Когда кто-нибудь ударял палкой по их стволу, снег осыпался и снежинки блестели на солнце создавая серебряный дождь, подобный тому, когда во Франкфурте на праздники делают фейерверк.

Такой же фейерверк из снежинок устраивали белки прыгающие с дерева на дерево. Мы радовались, как дети когда видели белок. Только сибиряк Щапов объяснил нам, когда кто-то предложил постоять или тихо идти, чтобы какой-то зверь вышел на нас, что у зверей есть своё оповещение против охотников. И показал на сороку, которая сидела на верхушке ели и радостно кричала на своём сорочьем языке: "Идут, идут!" Действительно, она всё время перелетала впереди на с дерева на дерево так, чтобы мы всё время были в её поле зрения. Кое-где к деревьям были прикреплены таблички, запрещающие собирать в лесу грибы и ягоды. Причина запрета не указывалась. Но я догадался -

Ели сменились соснами, которые закрывали небо и солнце, стало темнее. Я посмотрел на часы и ахнул!

Мы уже час как должны быть на финише. Мы развернулись и уже быстро побежали назад, к ожидавшим нас молодым офицерам. Минут через сорок мы подбежали к ним. Лейтенантики посинели от холода. Мы сказали, что заблудились и избежали наказания.

Позже Бобошин рассказал, что они стали нервничать не потому, что мы пропадём в лесу, а потому что мы могли нарваться на пограничников или по незнанию задеть сигнализацию, а это влекло за собой неприятности им, так они не имели права нас отпускать одних.

Мы пришли в часть к обеду, который нам, уставшим. показался вкуснее обычного.

Как только я вспоминаю о столовой, в памяти всплывает один из моих сослуживцев по взводу, уже упоминавшийся специалист по артиллерийским затворам, высоченный, худой, чуть сутулившийся парень по прозвищу Тощий, на которое он с удовольствием отзывался. Фамилия его была Денисов.