Темпл Грэндин - Отворяя двери надежды. Мой опыт преодоления аутизма Страница 16

Я по-прежнему была непохожа на окружающих. Соученики дразнили меня, обзывали «скелетом», «лошадярой» и «повторюшкой». Было очень обидно.

Общение с окружающими оставалось для меня проблемой. Часто я выглядела грубой и резкой. Я прекрасно знала, что хочу сказать, но мои слова почему-то не соответствовали мыслям. Теперь я понимаю, что главной моей проблемой было неумение подстраиваться под ритм чужой речи, из-за чего мои слова звучали грубее, чем нужно. Однако я умела выражать свои мысли в письменной форме и часто после посещений Вороньего Гнезда заносила их в дневник.

Маленькая деревянная дверца стала для меня важным символом и во многом определила мою жизнь. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что она означала взросление. Приближалось окончание школы. За выпускным вечером, как и за дверью, лежал огромный неведомый мир. И ярлык аутичности не отменял для меня вопроса, встающего перед каждым подростком: есть ли жизнь после школы?

Глава 7. «Волшебная машина»

За предыдущей дверью меня ждали несколько заботливых и понимающих людей. Если бы не они, я скорее всего оказалась бы в школе для детей с задержкой развития. Мне вспоминаются слова отца: «Что ж, Темпл поставила рекорд: ухитрилась провалиться почти по всем предметам. Что делать? Может быть, ей действительно будет лучше во вспомогательной школе?» Но мама, да будет она благословенна, встала на мою защиту. А потом мистер Брукс, учитель психологии, задал мне загадку Комнаты Иллюзий — и я заинтересовалась школьными предметами, по крайней мере, настолько, насколько нужно было для разрешения этой задачи. Подлинным спасителем стал для меня другой учитель, мистер Карлок. Его интересовали не ярлыки, а скрытые способности учеников. Даже директор сомневался, смогу ли я окончить старшую школу. Но мистер Карлок верил, что в каждом человеке заложено стремление к совершенству. Он направлял мои навязчивые увлечения в конструктивное русло.

Он не пытался вытащить меня в свой мир, а вместо этого сам входил в мой.

Он, кажется, понимал, что мне прежде всего необходимо понимание и признание. Он принимал меня такой, как я есть, и я глубоко доверяла ему. Объясняя мне символический смысл Комнаты Иллюзий, он сказал: «Темпл, вещи не всегда таковы, какими кажутся». Эти слова привели меня в ярость: следуя аутистической логике, я видела весь мир в черно-белых красках и не признавала никакой неясности. Каким я вижу предмет, таков он и есть. Я не признавала компромиссов. Хотя я активно участвовала в общественной жизни школы, но моя резкость часто обижала соучеников. Мистер Карлок не читал мне нравоучений; своим собственным поведением он ненавязчиво помог мне понять, что я постоянно завидую окружающим и стремлюсь их превзойти. Он научил меня широкому взгляду на мир и терпимости, которой мне, из-за моего аутизма, недоставало.

Заметив, что мое символическое мышление ориентировано на философские категории, мистер Карлок начал давать мне философские книги. Однажды он сообщил:

— Темпл, ты стала лучше говорить! У тебя уже не такой монотонный голос.

Не монотонный? Я размышляла об этом несколько дней и наконец поняла, что стала более восприимчива к другим людям — поэтому изменился и голос. Мне больше нет нужды защищаться от мира сухой невыразительной интонацией.

Много лет спустя, узнав, что моя речь все еще отличается от речи обычного человека, я была потрясена. Я не замечала в своем голосе ни спотыкающихся интонаций, ни бесцветности. Возможно, моим родителям следовало бы обратить внимание не столько на психотерапию, сколько на речевую терапию. Быть может, работа с магнитофоном больше, чем копание в глубоких тайнах подсознания, помогла бы мне найти свое место в жизни. Если бы хоть один психолог оставил в покое проблемы моего бессознательного и вместо этого занялся речью! А ведь я иногда замечала, что людям неприятно со мной разговаривать, но не понимала почему.

Мистер Карлок стал для меня учителем, другом, человеком, которому я доверяла свои секреты. Однажды одноклассница сказала мне: «Ты не привлекаешь мальчиков, Темпл. В тебе нет сексапильности». Я, рыдая, повторила эту фразу мистеру Карлоку.

Он не стал надо мной смеяться, не заявил, что все это чепуха. Вместо этого он сказал:

— Темпл, ты яркий, одаренный человек, а это гораздо важнее простой «сексапильности». Когда ты вырастешь, то будешь привлекать окружающих не только физически, но и интеллектуально.

Так мистер Карлок вернул мне уверенность в себе. Благодаря ему, другим учителям, влюбленным в свое дело, а особенно маме, безгранично верившей в меня, я начала учиться. Успехи мои оставались весьма скромными, но впервые в жизни я действительно хотела учиться. И мистер Карлок поддерживал меня, живо откликаясь на каждый мой успех.

Каннер провел исследование 96 аутичных детей. Он обнаружил, что 11 из них, добившиеся успеха во взрослой жизни, в подростковом возрасте пережили внешне не мотивированное изменение в поведении. «В отличие от большинства аутичных детей, — пишет Каннер, — они смогли трезво отнестись к своим особенностям и начать сознательную работу над своими недостатками».

Мистер Карлок почувствовал, что я готова к переменам и саморазвитию, и своей заботой и вниманием помог мне двинуться вперед.

В первый год обучения в старшей школе я отправилась на лето в Аризону, на ранчо к тете Энн. Она тоже очень мне помогла.

Сперва, когда мама предложила провести каникулы у тети, я не хотела ехать. Помимо всего прочего, до сих пор я покидала школу только несколько раз, уезжая домой на выходные. Такова была стандартная практика «Горной страны». Мистер Питерз, директор школы, понимал, что постоянная, неизменная обстановка не только благотворна, но и необходима для его учеников. Поездка на ранчо заставит меня приспосабливаться к совершенно новым условиям, не говоря уж о путешествии через всю страну, встречах с новыми людьми, новыми местами, незнакомыми ситуациями… Все это могло вызвать у меня новые нервные приступы.

Со своими приступами я могла справляться двумя способами: либо уходить во внутренний мир и стараться минимизировать любые внешние стимулы, либо «вышибать клин клином» — бросаться в поток ошеломляющих впечатлений. Я помнила, как успокоила меня и помогла расслабиться гиперстимуляция на «Сюрпризе», в парке отдыха. Мощный наплыв тактильных и вестибулярных стимулов преодолел мое стремление избегать любых раздражений. Сопротивляться этому я не могла. Затем некоторое время я чувствовала себя спокойно — но очень недолго. На ранчо не было «Сюрприза», зато там были лошади, на которых можно скакать до изнеможения, и тяжелый физический труд.

На ранчо я надоедала всем разговорами о Комнате Иллюзий. Снова и снова рассказывала я тете Энн, как хитро у нее устроены углы, как я боролась с этой загадкой и как наконец мистер Брукс дал мне книгу по психологии с подробным, все объясняющим чертежом. Хотя мои картонные модели и не позволили достичь окончательного результата с каждым разом я подходила к разгадке все ближе и ближе. Получив чертеж, я изучила его и сделала миниатюрную модель Комнаты Иллюзий из фанеры.

Я эмоционально «застряла» на своих поисках и успехе и повторяла эту историю снова и снова. Тетя Энн была добра и терпелива: она меня слушала, хотя, должно быть, ее немало утомляло это бесконечное повторение одного и того же.

Как и мистер Брукс, она старалась направить мои навязчивые идеи на что-то конструктивное. По ее просьбе я починила изгородь, перекрыла крышу насосной будки; наконец, не раз помогала ей заводить быков и коров в станок для скота — приспособление, которое удерживает животных во время клеймения, вакцинации или кастрации.

Физический труд успокаивал мои нервы и смягчал приступы. Но самое неизгладимое впечатление произвела на меня работа со станком для скота. Корову или быка заводили в это устройство так, что наружу высовывалась одна голова — словно у средневекового преступника, выставленного на публичное поругание. У станка были стальные и деревянные боковые панели, соединенные внизу в форме буквы V. Когда животное оказывалось внутри, а его голова — в отверстии снаружи, человек тянул за веревку, и панели начинали сдвигаться, пока наконец корова не оказывалась прочно зажатой между ними. Теперь она не могла ни сопротивляться ни выскочить наружу. На моих глазах взволнованных, отчаянно мычащих коров одну за другой заводили в станок — и через несколько минут давления перепуганные животные успокаивались. Почему? Может быть, не грубое, но достаточно сильное давление успокаивало перевозбужденные коровьи нервы? А если так, быть может, такое же давление поможет и мне?

Часами я наблюдала, как испуганные и взвинченные до предела животные, почувствовав давление деревянных стенок станка, прекращали мычать и биться. Наконец я попросила тетю Энн позволить испытать станок для скота на себе. Отрегулировав высоту отверстия для головы так, чтобы оно соответствовало моему росту, я встала на четвереньки и забралась в станок. Энн потянула за веревку, сдвигающую панели, и вскоре я ощутила сильное давление стенок. Обычно я избегала подобных ощущений — начиная с далекого детства, когда выскальзывала из объятий доброй толстой, приторно пахнущей тетушки. Но выскользнуть из станка было невозможно. Я не могла избавиться от давления — оставалось только прекратить сопротивление и отдаться своим чувствам. Эффект оказался одновременно стимулирующим и расслабляющим. Но главное — что всегда очень важно в отношении аутизма и чего я не могла добиться в случае с тетушкой, — мои ощущения были под контролем! Я могла отдавать тете Энн указания, и она усиливала или ослабляла натяжение веревки. Так я обнаружила, что станок действительно может мне помочь, и, как того следовало ожидать, со всем пылом отдалась этому новому увлечению.