Валерий Могильницкий - В долине слез. О великих узниках Карлага Страница 16

И вот Ашхен пришла к Берии просить об освобождении дорогого Шалико. «Послушай, Лаврентий, ты же знаешь, какой Шалва преданный большевик, видно, тут дела твоего предшественника, этого ничтожества Ежова…»

Берия схватил ее за руку:

– Не я буду, если не разберусь! Шалико я займусь завтра же, ты слышишь?

Ночью ее арестовали как члена семьи изменника родины, из тюрьмы на Лубянке отправили в Карагандинский лагерь.

Вместе с матерью Булата Окуджавы, как я выяснил в архиве, отбывали свой срок в Карлаге родственники замечательного поэта – Эстатий Иванович Окуджава и Михаил Ионович Окуджава. Эстатий Иванович был осужден 31 декабря 1937 года тройкой НКВД Грузинской СССР по статьям 58 пункт 1,11. За что? Занимался индивидуальным хозяйством, был меньшевиком. Арестовали его в возрасте 63 лет, дали десять лет. Доставлен был в Карлаг тбилисским этапом.

Работал Эстатий в лесхозе в Чечекарском районе. Был вдовцом. В Грузии оставил без средств к существованию сыновей – Гиви четырнадцати лет и Кукурию двенадцати лет.

Отбывал свой срок Эстатий Иванович в лагерных отделениях Карабасе, Бурме, Просторненском, Спасске.

Второй родственник поэта – Михаил Ионович Окуджава был арестован 10 января 1945 года за то, что якобы хотел организовать покушение на самого Сталина. Для этого купил, как написано в карточке политзаключенного, «оружие заводского производства». Отбывал срок Михаил Ионович в лагерном отделении Карабасе, затем его направили в Севвостоклаг. А было ему всего 23 года, когда он был арестован.

Короче говоря, почти все родственники брата отца поэта Шалвы Михаила пострадали в годы сталинизма. Ибо М.Окуджава попал «в группу врагов народа», которую якобы возглавлял видный партийный деятель Закавказья Буду Мдивани – ярый ненавистник режима Сталина. Он досаждал великому кормчему еще при жизни Ленина. И стал «уклонистом, продавшимся заклятым врагам Советской власти». Мдивани и его антисталинская группа предстали перед тройкой НКВД 9 июля 1937 года. В книге «Берия: конец карьеры» (Политиздат, 1991 год) писатель А.Антонов-Овсеенко рассказывает, что Буду Мдивани вел себя перед тройкой НКВД мужественно.

– Зачем Сталину понадобилась эта комедия? – спрашивал он палачей. – Смертный приговор мне давно вынесен, это я знаю точно, а вы здесь задаете мне пустые вопросы, как будто мои ответы могут что-то изменить…

Лицедеи за судейским столом пытались остановить Мдивани, но он продолжал:

– Меня мало расстрелять, меня четвертовать надо! Ведь это я, я привел сюда XI армию, я предал свой народ и помог Сталину и Берии, этим выродкам, поработить Грузию и поставить на колени партию Ленина!

Председатель сделал знак конвоирам, «преступника» скрутили и увели.

Далее А.Антонов-Овсеенко пишет: «… Увозили на казнь шестерых смертников со связанными руками. На окраине Тбилиси водитель остановил машину, приговоренных высадили, подвели к свежевырытой яме. Возле стояли два грузовика с негашеной известью и цистерна с водой. Старший конвоир подошел к Мдивани с пистолетом в руке.

– Послушай, ты расстреляешь меня потом, последним.

– Зачем тебе это? – удивился палач.

– Я хочу подбодрить товарищей…

– Ах так!

Он выстрелил прямо в грудь, в сердце, и подошел к следующему. Когда палач кончал шестого, он услышал за спиной легкий стон, обернулся. Мдивани был еще жив! Палач подошел к распростертому на земле телу, пальцы рук шевелились. Он достал патроны, зарядил пистолет и добил жертву несколькими выстрелами. Трупы сбросили в яму, засыпали известью, залили водой. Среди казненных в тот ранний час был Михаил Окуджава. Брат его, Шалва, – отец замечательного поэта».

Вот почему Булат Окуджава во времена перестройки был членом Комиссии по помилованию при Президенте России. И многое, очень многое сделал для восстановления имен замученных в Карлаге и других сталинских лагерях смерти людей. А возглавлял эту комиссию известный прозаик Анатолий Приставкин. Ему Булат Окуджава посвятил свои стихи:

Насколько мудрее законы,                чем мы, брат, с тобою!Настолько, насколько                прекраснее солнце,                чем тьма.Лишь только начнешь                размышлять над своею                судьбою, —Как тотчас в башке —То печаль, то сума,То тюрьма.И далее финальные строки:… Конечно, когда-нибудьбудет конец этой драме,А ныне все то же,Что нам не понятно                самим…Насколько прекраснейпортрет наш в ореховой раме,Чем мы, брат, с тобою,                лежащие в прахе                пред ним!

Сейчас в комнате, где заседала Комиссия по помилованию при Президенте России, на огромном столе, там, где писал Булат Окуджава, – вклеен его портрет. Анатолий Приставкин в романе «Долина смертной тени» (журнал «Дружба народов», № 11–12 1994 год) по этому поводу написал: «Туда никто и никогда не садится, это место навсегда его. И когда у нас совершаются по традиции «маленькие праздники», мы ставим ему рюмку водки и кладем кусочек черного хлеба».

Глава 8

С безграничной божьей любовью…

Удивительно, но в последнее время мы стали скупы на добрые слова, дружеское рукопожатие. Бог с нами! Но почему в полосу забвения стали попадать многие замечательные люди Караганды, которые немало сделали для развития духовного мира города, нового поколения? В 2005 году в областной музыкальной школе забыли отметить столетие со дня рождения прекрасного педагога-музыканта Романа Александровича Мазанова. Когда я беседовал с преподавателями, все с безграничной божьей любовью вспоминали этого замечательного человека. Заведующая архивом учебного заведения Светлана Андреевна Куренкова отмечала общительность, приветливость и высокий профессионализм Мазанова, памяти великой достойного.

Почему же юбилей Мазанова не стал событием в школе? Почему его не использовали для почитания ветеранов школы, воспитания молодых? Ведь жизнь Романа Александровича – это зеркало истории нашего края, трагедии русского народа и его жизнестойкости.

Из документов архива школы, которые мне дала Светлана Андреевна Куренкова, я узнал, что Роман Александрович Мазанов прожил довольно трудную, сложную жизнь. Родился он в 1905 году в Пятигорске, окончил в Ростове-на-Дону консерваторию по классу виолончели. До начала Великой Отечественной войны работал в симфоническом оркестре Таганрога, а также педагогом в музыкальной школе имени Гнесина по классу виолончели в Ростове-на-Дону, затем в симфоническом оркестре в Москве. Вернулся на Дон – трудился в областном драматическом театре, музыкальной школе и училище.

Война застала его в Таганроге. Попал в оккупацию, был насильственно, как он писал в автобиографии, вывезен фашистскими властями на Украину в Херсон, где работал в театре эстрады в качестве дирижера. В 1944 году Роман Александрович Мазанов бежал из театра, перешел линию фронта, был зачислен стрелком в 36-ю Гвардейскую дивизию. За отвагу в боях с фашистами награжден четырьмя медалями. После Великой Победы возвратился домой на Дон, опять работал преподавателем в музыкальной школе в Ростове-на-Дону.

Его вербовали в органы НКВД. Но он отказался. Зачем? У каждого должно быть свое дело жизни. Артиста эстрады Хохлова, великолепно знающего немецкий язык, сделали разведчиком. Но он не мог убивать людей. Не мог! Его пальцы разжимались, когда он брал в руки холодный пистолет, его сердце останавливалось при мысли, что он будет стрелять в живых. И в результате он стал предателем родины, ибо не смог убить в Германии помеченного ему человека.

Это давно уже всем известная история. И Роман Александрович не мог убивать людей. А его заставляли. Полковник Петр Дубровский даже крикнул вслед ему:

– Ты еще пожалеешь! Твоя судьба будет как кривое ржавое колесо, в первом же болоте утонет…

Но Мазанов знал себя, свои возможности. Если служить людям, то музыкой. Ни войны, ни тюрьмы, ни лагеря – ничто не уничтожит в человеке стремление к возвышенному, прекрасному. Только люди грубые и невежественные не могут воспринимать и понимать музыку Чайковского, Бетховена и Шопена. Пусть будут нищета, голод, но всегда пусть льются мелодии любви, веры и надежды.

Когда Роман Александрович бежал из оккупированного Херсона, то поджег театр эстрады. Он давно прятал под сценой канистру бензина. Заполыхало так, что из окон здания вырвались языки огня с клубами дыма. Он не хотел, чтобы искусство служило фашистам. Не может звучать музыка там, где торжествуют зло и насилие.