Катрин Панколь - За глянцевым фасадом Страница 16

Наконец Джо Кеннеди находит время проведать сына, и тут его ожидает неприятный сюрприз. Ученик Джон Кеннеди — тощий, неряшливо одетый шестнадцатилетний подросток, который водит компанию с лодырями и хулиганами. Разъяренный Джо требует объяснений от преподавателей и беседует с каждым по очереди. Впоследствии Джон будет жаловаться, что отец больше времени провел с его учителями, чем с ним. Вскоре он снова заболевает. На этот раз дело гораздо серьезнее. Диагноз — лейкемия. Вся школа волнуется за него, все рвутся навестить его в больнице. Есть опасения, что он не выживет. Он становится героем. Однако его мать не дает себе труда приехать: она в Майами, где недавно купила виллу, и не желает покидать пляж из-за того, что сын опять расхворался.

Это нелегкое испытание закалит Джона, он станет еще большим индивидуалистом, циником и весельчаком. И будет еще меньше считаться с мнением окружающих. Отныне он намерен делать только то, что ему нравится: изучать историю, запоем читать «Нью-Йорк Таймс», которую себе выписал, и свои книги. У него появляется кумир — Уинстон Черчилль, и он без конца перечитывает «Мировой кризис», удобно устроившись в кровати. Память у него феноменальная, но он хочет еще больше развить ее и с этой целью заучивает наизусть длинные газетные статьи. Ему наплевать на болезнь и на врачей, которые озабоченно чешут в затылках, пытаясь понять, чем же он болен. «А вдруг я ничем не болен? — спрашивает он в письме своего друга Лема Биллинга. — Вот была бы потеха, верно? Я тут целыми ночами прорабатываю этот вариант…» У него спазмы в желудке, такие болезненные, что приходится делать промывания, иногда по шесть раз в день. «Скоро я буду чистым изнутри, как свистулька! — шутит он. — Вода выходит такая прозрачная, что они наливают ее в чашку, пьют и смеются. А моя задница смотрит на меня зверем!»

К семнадцати годам у него просыпается интерес к женщинам. Ему часто приходится лежать в больнице, и, естественно, первые, на кого он обращает внимание, — медицинские сестры. Они очень ласковы и внимательны, охотно перебрасываются с ним шутками; вся больница просто обожает его. Но если сестрички пристают с нежностями, он весь сжимается под одеялом. Ему нравится их щупать, а не сюсюкать с ними. Он терпеть не может открытого изъявления чувств; по его мнению, секс должен быть лаконичным и грубым, всякие церемонии тут ни к чему. Если женщины слишком женственны, слишком элегантны, надушены одуряющими духами, его от них воротит. Лучше уж демонстративно презирать самок, которые страстно желают его, чем обнаружить собственную обостренную чувствительность.

Приезжая домой на каникулы, он не знает, в какой комнате ему остановиться. Родители постоянно в отлучке, слуги постоянно меняются, по дому носятся братья и сестры (в семье теперь девять детей), так что ему приходится занять единственную свободную комнату. Как в гостинице. Он не может удобно расположиться в этой комнате, устроить в ней все по-своему, поскольку не уверен, достанется ли она ему в следующий раз. У его матери стремление к порядку превращается в манию. Она оставляет детям записочки: «Не надевайте к парадному костюму белые носки», «Не надевайте к темному костюму коричневые ботинки», «Нельзя говорить «привет», надо говорить «здравствуйте», «На завтрак, обед и ужин надо приходить вовремя», «Дамы первыми встают из-за стола и выходят из столовой, а молодые люди следуют за ними», «Когда едите рыбу, пользуйтесь ножом и вилкой для рыбы», и так далее. Она так боится упустить из виду какое-нибудь правило хорошего тона, что прикалывает памятки к блузке! Джону нравится выставлять ее на посмешище, и он нарушает эти правила на каждом шагу. Иногда он вскакивает из-за стола как ошпаренный, чтобы добежать до двери столовой раньше Роз. Мать делает ему замечание, он с готовностью извиняется… а назавтра эта сцена повторяется снова.

А отец без конца рассуждает о том, что нельзя никому позволить обойти тебя на дистанции, что в жизни надо бороться, что бедных и слабых, негров и евреев надо презирать. Или в сотый раз напоминает о миллионах долларов, которые он отложил для каждого из сыновей, при условии, что они во всем будут первыми. Воспитатель из него такой же никудышный, как бизнесмен. Он выговаривает Джону, увидев слишком большой, по его мнению, счет из прачечной, а потом кладет сыновьям под тарелки купюры по пятьдесят долларов, приглашая их сыграть вместе с ним в казино. Когда нужно чего-нибудь от них добиться, он либо расписывает в радужных красках их будущее, либо машет у них перед носом крупной купюрой — в зависимости от настроения. Если это не срабатывает, он подбивает их вступать в драки, обещая награду тому, кто окажется сильнее, и пожимает руку победителю, а побежденного осыпает оскорблениями. Когда у сыновей наступает период полового созревания, то вместо доверительного разговора он раскладывает у них на кроватях порнографические журналы и цветные схемы-пособия по женской анатомии. Роз негодует, мальчики покатываются со смеху, а Джо в восторге. Это его способ стать ближе к сыновьям. Джон все чаще проводит время в компании сверстников. И как-то раз они с приятелем решат, что пришла пора потерять невинность. Вдвоем они отправляются в гарлемский бордель, где их обслуживает одна из девиц — по три доллара с каждого. Уходят они вне себя от ужаса, уверенные, что подхватили венерическую болезнь, и будят среди ночи венеролога, требуя оказать им помощь. Джон безобразничает, становится неуправляемым; только подвернется случай сотворить какую-нибудь глупость — он тут как тут. Благодаря неотразимому обаянию и кипучей энергии он всегда верховодит своей «командой» и отлично с ней управляется.

Родители и учителя ругают его и ставят ему в пример старшего брата Джо. Действительно, поведение Джо можно назвать образцовым. Джон признает, что, «поскольку брат всегда и во всем был достоин похвалы, надо было как-то отличаться от него, и я валял дурака. Если бы нам приходилось постоянно соперничать друг с другом за первое место, у меня, быть может, был бы шанс исправиться». Джон будет страдать этим комплексом до самой гибели старшего брата. В восемнадцать лет попытается даже завербоваться в Иностранный легион, лишь бы не быть похожим на Джо.

Он обожает забавные истории, особенно соленые. У него их наберется не один десяток, а больше всего ему нравится анекдот о том, как Мэй Уэст встретилась с президентом Рузвельтом. «Здравствуйте, мисс, кто вы такая? — спрашивает Рузвельт у Мэй Уэст. — А вы кто такой? — Я Франклин Рузвельт… — Знаете что, если вы можете поиметь женщину так же хорошо, как поимели американский народ, заходите ко мне…»

Это инстинктивный протест против планов отца, обуреваемого жаждой власти: несмотря на все старания Джо, ему никак не удается войти в администрацию Рузвельта. Кумир Джона — французский король Франциск I, который любил жизнь, любил женщин и войну. «При этом он умел указывать женщинам на их место и, за исключением матери и сестры, ни одной женщине не было дозволено играть важную роль — разве что в самом конце его жизни. Жадный до славы, привыкший утолять все свои желания, преисполненный жизненной силы и физической мощи, он был гордостью своей эпохи и ее любимым героем». Джону было девятнадцать, когда он написал это эссе об исторической личности, с которой отождествлял себя.

Летом 1937 года ему исполняется двадцать, и, как положено молодому человеку из хорошей семьи, он отправляется в Европу. Восхищается французскими соборами, знакомится с фашизмом, социализмом, коммунизмом, всеми этими «измами», которых не существует в Америке. Читает газеты, штудирует исследования, посвященные политической ситуации в современной Европе, чтобы сформировать собственные политические взгляды. Он находит, что в Италии под властью Муссолини царят благополучие и порядок. Люди, подчеркивает он, выглядят довольными и счастливыми. То, что происходит в России, вызывает у него любопытство. Торжество гитлеризма в Германии — глубокое отвращение. Он зачарован и покорен культурой и историей Франции. Читает Руссо и приходит к мнению, что этот мыслитель оказал влияние на Томаса Джефферсона. Он верит в боеспособность французской армии, а потому считает, что войны между Францией и Германией не будет: ведь французская армия явно сильнее немецкой! Обрадованный тем, что страны, в которых он находится, — католические, он каждое воскресенье ходит к мессе. И все же религия вызывает у него скуку. Он не верит в церковные догмы, в чудеса, сотворенные Христом, в провозглашенное Им учение. Ему нравится быть католиком, потому что в протестантской Америке это выделяет его среди других. Но всей душой предаться вере — это уж извините. «У меня на это нет времени!» Лучше всего он чувствует себя в Англии, стране, где всё предназначено для избранных, где женщина в жизни мужчины занимает весьма скромное место — после клуба, приятелей, охоты и политики. «Он был страшным снобом, — вспоминает один из его близких друзей, — но не в общепринятом смысле этого слова. Это был снобизм вкуса. Ему нравились люди, которые умели держать себя, в которых чувствовалась порода. И он терпеть не мог тех, кто пренебрегал своей наружностью или вел себя чересчур развязно. Он хотел быть сильным, волевым, отважным, необыкновенным. Ему претило все обыденное, банальное, мелкое. Он стремился жить насыщенной жизнью. По сути, он не был американцем — то есть не соответствовал типу среднего американца».