Ирвинг Стоун - Моряк в седле Страница 16

Но Джек долго терся среди моряков и хорошо изучил их несложную психологию. Он твердо решил работать так, чтобы переделывать ничего не приходилось. Когда тянули швартовы, он не просто делал вид, что тянет, а действительно трудился вовсю. Он знал, что глаза товарищей украдкой, но придирчиво следят за ним, и поставил себе за правило, когда наступала его вахта, выходить на палубу с первыми вахтенными, а в кубрик спускаться с последними, никогда не оставляя за собой незакрепленные шкоты или другой такелаж Он был всегда готов взобраться по вантам, чтоб выбрать или потравить марселя; очень скоро понял назначение нескольких новых для него снастей и мог назвать все румбы компаса.

На третий день пути, когда у руля была его смена, «Софи Сазерленд» попала в шторм. Капитан сомневался, сможет ли семнадцатилетний матрос держать корабль по курсу при яростном ветре и большой волне, но, последив за рулевым минут пять, одобрительно кивнул головой и пошел вниз ужинать. Джек сражался со штормом. На палубе не осталось ни души. Ветер хлестал в лицо, растрепавшиеся волосы лезли в глаза, а Джек ликовал: ему доверили судьбу всей команды. Целый час он вел судно по курсу. Ни одной победой в жизни не был он так горд и доволен!

Но вот улеглась буря, «Софи Сазерленд» бойко шла вперед, и Джек по лицам товарищей заметил, что прежней неприязни как не бывало. Иной раз, правда, не обходилось без потасовок: в узком кубрике было тесно, недолго и ногу отдавить, а этого норовистый матрос первого класса спустить не мог. Но, вообще говбря, путешествие оказалось очень удачным. После шторма выдались погожие деньки – пятьдесят один день безоблачного пути По ночам Джек лежал у себя на баке, заложив руки за голову и глядя в небо. Звезды светили ярко, близко, как будто кто-то нашил их на парусину, растянув ее, как тент над кораблем. В теплые дни матросы раздевались догола на палубе и окатывали друг друга из ведра соленой водой. Джек подружился с Большим Виктором и Акселем; в тот рейс их звали не иначе, как Неразлучная Тройка. Приятно проводить часы на баке, слушая, как товарищи плетут морские небылицы о страшных бурях и неслыханных уловах. Когда станет скучно, можно пройти на корму, где, развесив ружья по стенам кубрика, улеглись на свои койки охотники У них всегда в запасе уйма необыкновенных историй, а кулаки хранят следы тысячи потасовок. Поздно ночью, сменившись с вахты, когда по всему баку раздавался богатырский храп, Джек уходил в другую жизнь – легко и незаметно, так же как в то время, когда был устричным пиратом. Пристроившись с книгой на носу, у фальшборта, держа в одной руке блюдечко с горящим фитилем, а другой переворачивая страницы, он ночи напролет читал рассказы Мелвилла и Джекобса, купленные на аванс, читал «Мадам Бовдри» Флобера и «Анну Каренину» Толстого, взятые из личной библиотеки мисс Кулбрит.

Наконец «Софи Сазерленд» миновала вулканические рифы архипелага Бонин и, пройдя между рифами в закрытую гавань, где стояли десятка два таких же морских бродяг, бросила якорь. По заливу на остроносых каноэ сновали туземцы, крутились японцы в сампанах.

Семилетним мальчиком, прочитав «Африканские путешествия», Джек начал мечтать. Прошло десять лет, и он пробил себе дорогу на край земли и теперь своими глазами увидит все, о чем раньше читал в книгах. Он дрожал от нетерпенья – так хотелось сойти на берег и подняться по дороге, терявшейся в зеленом ущелье, возникавшей снова на каменистом склоне, бежавшей наверх среди пальм и цветов, мимо незнакомых туземных деревень. Наконец-то он выйдет удить рыбу на сампане!

Неразлучная Тройка сошла на берег. Джек был приятелем, значит, оба – Большой Виктор и Аксель – должны пригласить его выпить. Они тоже были .его друзьями, значит, и ему следовало поставить бутылочку.

У стойки им встретились знакомые с набережной Сан-Франциско, попутчики по другим рейсам, друзья по устричному промыслу. После каждой встречи полагалось снова выпить – что еще может быть лучше на свете, чем добрые товарищи?

«Софи Сазерленд» простояла в заливе архипелага Бонин десять дней, но Джек так и не поднялся по дорожке, вьющейся среди цветов вдоль деревушек. Зато он завел сотни друзей среди китобоев, надлушался бесчисленных историй, вволю покутил с приятелями, участвовал в опустошительном набеге на туземное селение, распевал под звездами разухабистые хоровые матросские песни, был ограблен мальчишками – беглыми юнгами, – короче говоря, вел себя, как старый морской волк.

Набрав в бочонки воды, «Софи Сазерленд» полным ходом пошла на север. Джек, которому предстояло работать на веслах, много дней трудился, обтягивая весла кожей и оплетая уключины, чтобы бесшумно подкрадываться к котикам. Настал день, когда впередсмотрящий разглядел вдали японские берега, и тут они наткнулись на огромное стадо котиков. Вместе со стадом они шли на север, преследуя котиков до самых берегов Сибири, безудержно опустошая стадо, убивая и снова убивая, выбрасывая освежеванные туши акулам, засаливая и складывая шкурки. Доставив охотника обратно на шхуну, Джек принимался орудовать длинным, как у мясника, ножом, освежевывая котиков. Каждый день приходилось работать на скользкой от жира и крови палубе, заваленной шкурками и тушами. Из шпигатов алыми потоками хлестала кровь. Это была жестокая, грубая работа, но в глазах Джека она превращалась в славное приключение. Он наслаждался каждой минутой.

Прошло три месяца, и котики отправились в лучший мир, а «Софи Сазерленд» – на юг, держа курс на Иокогаму, с горой шкур на борту и солидной выручкой в перспективе. В Иокогаме бок о бок с теми, кто вместе с ним смотрел в лицо смерти, Джек пил и усмехался украдкой, вспоминая, как всего пять месяцев назад его считали мальчишкой, не имеющим права называться моряком.

Вернувшись в Сан-Франциско, он поставил приятелям по бутылке виски, распрощался, сел на паром и отправился домой, в Окленд Семья была по горло в долгах, кое-как перебиваясь на несколько долларов – жалованье Джона Лондона, служившего констеблем Бруклинского района. Из денег, заработанных на «Софи Сазерленд», Джек заплатил по счетам, купил себе подержанную шляпу, пальто, фуфайку, две рубашки по сорок центов, две смены белья по пятьдесят. Оставшиеся деньги он отдал Флоре. Пылкое увлеченье миром оклендской набережной остыло; кончилась тяга к бродячей жизни. Несколько дней он блаженствовал среди книг. Потом взялся за дело.

Время было тяжелое: финансовая паника 1893 года повергла страну в жестокую депрессию; восемь тысяч предприятий потерпели крах, в том числе много банков. Предприятия, кроме самых необходимых, закрылись: возросло число безработных. Тех, у кого была хоть какая-то работа, считали счастливчиками. Десять центов в час – вот самое большее, на что мог рассчитывать в Окленде здоровый мужчина Рабочие бастовали, капиталисты отвечали локаутами, и возможность получить работу с каждым днем отдалялась.