Артем Драбкин - Я дрался на Т-34. Третья книга Страница 16

Ротмистров, командир корпуса нашего, этому Попову, командующему 5-й армией, предложил: «Мы что делаем? Мы, по сути, немцев будим. Они выбегают, занимают свои места у пулеметов и противотанковых орудий, и ничего не получается. Несколько раз пробовали, а ведь ничего ж у вас не получилось? Давайте так. Вот эрэсы плюнут, за ними откроет огонь артиллерия, и в это же время двинутся танки». Немцы еще, по сути дела, не успели штаны надеть, а мы уже рядом.

Я помню туманный рассвет. Зима. Декабрь месяц. Вывел нас ротный, а в тумане ни черта не видно, только шапка высотки впереди видна поверх тумана: «Вот, видите эту высотку? На нее и пойдем». Между прочим, у Чира, так же как и всех наших рек, правый берег высокий, а левый низкий, луговой. И весь он изрезан оврагами. Мы двинулись. Ну и на ходу лупим, хотя еще никого не видим.

Командир роты левее меня идет. Люк закрыт. Я в перископ поглядываю, чтобы не сбиться, – не видно ни черта. В прицел я и не смотрю.

Вдруг… Шарах-тарах-бабах – в танке все загремело. Ну, думаю, все – поймали болванку. Навоевались! Потом какое-то время проходит… Это рассказывать долго, а там секунды. Двигатель работает! Механик молчит. Что случилось? И вроде танк не загорелся ни хрена… Я открываю люк, смотрю, а уже никого и не видно. И где я, чего я? Непонятно. Вылез. Елки зеленые! Мы попали в промоину. Причем она как раз по длине танка. Уперлись лбом в одну стенку, а сзади в другую. Танк, по сути дела, спрятался там, и ни туда и ни сюда. Механик тоже опешил, не поймет, что произошло. У меня был механик, мариец по национальности. Вот знаешь бывают белые кролики, альбиносы? У них вечером глаза красные делаются. Так и у него было. Пацан – это его первый бой был. Он в Татищево пришел к нам с пополнением.

Гусеницы скребут мерзлую землю, а танк-то не движется. Я кричу ему: «Заглуши мотор!» Он заглушил, но команду вылезать я ему не дал. Вдруг смотрю – по этой промоине к моему танку бежит ротный со своим механиком. Подбегает запыхавшись: «Немцы по оврагу идут». Они сразу раз, за мой танк забежали, и я к ним. И мы трое с этой стороны танка.

Оказалось, что они тоже в эту промоину попали. Но там она была и не такая глубокая, и пошире. И у них возможность была наискосок из нее выползти. Только они поднялись, а им шарах снаряд, и танк фыкнул.

Они выскочили оба, а немцы недалеко от них. Они ко мне рванули. Танк ротного немножечко горит. Немцы, двенадцать человек, заскочили в промоину. Увидели второй танк – немного опешили: у них-то только автоматы. Больше у них ничего нету. Стушевались, а потом смотрят – люк-то открытый! Они поняли, что в башне никого нет, а мы за танком, и осмелели. Давай из автоматов по танку лупить. А у нас что? У ротного пистолет, и у меня пистолет. А у механиков вообще ничего нет.

Обстановка такая, что тут что-то надо предпринимать, иначе оставишь здесь башку свою. Я так подумал: «Что остается немцам? Ну, бьют они из автоматов по танку. А что ему? Пули отскакивают, да и все. Но они же долго этого делать не будут. У них прямой путь – вылезти наверх, обойти нас и – тра-та-та – как цыплят нас перестрелять».

Тогда принимаю решение – вылезаю на гусеницу, на борт танка. Хорошо, что, когда танк попал в промоину, пушка была немного провернута как раз в ту сторону, где сейчас были немцы. И открытый люк прикрыл меня. Рывком обеими ногами прыгаю в башню! Видимо, иголка, которая в заднице, была мощная! Ну, когда я попал в башню, думаю: «Ребят, теперь мы попыряемся – кто кого». Начал выворачивать пушку на них. В прицел-то мне все видно хорошо, как на ладони.

Кинулись они наверх вылезать из промоины. А тут сугроб и татарник растет, как все равно рощица. Они тоже дурака сваляли – ринулись в этот сугроб, как по команде, кучей. Я смотрю в прицел – вот они. Ну, я осколочный снаряд загнал и в самую серединку этой кучи шарахнул, а потом уже из пулемета прошелся. Ну, все, говорю, ребята, извините, у меня другого выхода не было.

Вроде затихло все. Плацдарм мы уничтожили. Пришла пехота, помогла срыть склон. Двумя танками мой вытащили. У нас передышечка небольшая, а жрать охота ужасно. Молодые. Кухня не всегда нас найдет. Другой раз по двое суток не жрамши приходилось быть. На морозе там этот их хлеб немецкий, который они еще с 37-го года готовили, замерзнет – его двухручной пилой пилим. Кусок в рот положишь, как все равно мороженое. Это сейчас смешно, а тогда не смешно было.

Подошли к этим немцам, начали у них документы собирать. Как потом уже разобрались – это оказался штаб того полка, который занимал этот плацдарм. Один был с сумкой с красным крестом, видимо, медицины какой-то работник. Черт его знает! Залез я в эту сумку, а там немецкая сайка хлеба и небольшая баночка паштета. С других танков ребята подошли. Человек восемь в куче сидим. Этот хлеб кое-как разломали и понемножечку этого паштета каждому намазали. Туман уже весь сел. День разгулялся. Солнышко светит. Мороз, конечно, но все равно хорошо, когда солнышко светит.

И вот он, гад один… Откуда он взялся? Не было же ни самолетов, ничего не было! Вдруг завопил оттуда! А у них же сирены включались. Ууу-аааа! Елки, вот он уже прет прямо на нас! Мы, конечно, врассыпную – кто куда успел. А я только из-под руки гляжу – а у него две штуки с крыльев сошли. Черненькие точечки, и растут, растут, растут на глазах! Прямо на меня прет одна! Ну, думаю: «Все!» Лежу. Бомба, которая ближе ко мне, наверное, метрах в пятидесяти или, может быть, ста – не мерил я – разорвалась. Осколки надо мной все прошли. Видимо, за счет того, что я оказался вроде как пониже этой воронки. Земля промерзшая. Огромные ее шматки в воздух поднялись. Я из-под руки глянул, а здоровые куски мерзлой земли с неба летят. Думаю, в конце концов, есть Бог на свете или нет? Что вы надо мной издеваетесь? Бомбой не попали, теперь землей прибьет! Такая штука по башке врежет – в лепешку сразу. Ну, как говорится, меня опять Бог сберег. Мне кусок земли упал на левую ногу. Потом она сильно раздулась, но вскоре прошла.

Уже во второй половине дня мы вели бой за Верхнечирский. Орешек оказался крепкий. Там они каждый дом превратили в ДОТ. Мы приняли бой где-то под вечер, вели его всю ночь и следующий день.

Примерно 16-го числа поступила команда переправиться через Дон обратно, под Пятиизбянский. Переправлялись и пошли в район Ляпичево. Приказано было в том районе сосредоточиться. 2-я гвардейская сумела подойти. В Верхнекумском шли бои. Геройски держали танковую армию Гота остатки 51-й армии Труфанова, 13-й танковый корпус Танасчишина и 4-й мехкорпус Вольского. Как они устояли в эти дни?

19 декабря подчинили нас Малиновскому, а 24 декабря мы, 2-я гвардейская армия и все, что оставалось от тех, кто до этого там воевал, – все пошли на юг, на Котельниково.