Ирвинг Стоун - Происхождение Страница 16

Юная Эмма Колдуэлл, дочь соседей Веджвудов, как-то воскликнула:

– Никогда не видела, чтобы в семье так легко дышалось. У каждого здесь полная свобода говорить все, что он думает. Будь то политика или любой другой принципиальный вопрос, никто не обидится, если вы открыто выскажете свои взгляды, – так все и поступают…

Подлинной любовью Джозайи были книги. Книг было столько, что на полках приходилось размещать их в два ряда. У любого менее организованного человека это привело бы к хаосу и неразберихе, но дядя Джоз завел собственную систему карточек с индексами и благодаря ей безошибочно мог сказать, за каким из томов Платона стоит "Айвенго" сэра Вальтера Скотта.

Чарлз и Джозайя тепло приветствовали друг друга, заранее предвкушая удовольствие от предстоящей с утра охоты. Одной из связывавших их уз разве не известно, что мальчики лучше ладят с дядями, чем с отцами? – было давнее пристрастие Джозайи, как и его отца, к естественной истории: он собирал коллекции по ботанике, энтомологии и орнитологии, так что отец, хотя у него и было еще двое сыновей, записал в завещании: "Все свои книги, гравюры, альбомы, картины и ящики с результатами экспериментов, ископаемыми, естественноисторическими коллекциями я завещаю означенному сыну Джозайе Веджвуду".

Между тем в холле зазвонил колокольчик, созывавший всех к чаю. В библиотеке один за другим начали собираться отпрыски Веджвудов. Первой появилась Элизабет, самая старшая: ей было тридцать восемь – на пятнадцать лет больше, чем Эмме, самой младшей из девяти детей. Элизабет родилась с искривлением позвоночника, причинявшим ей постоянные страдания: считалось, что бороться с недугом можно только с помощью крапивы, которой секли спину. Она никогда не подавала виду, что страдает сама, и довольно успешно лечила детей бедняков со всей округи, прописывая им слабительное, пуская кровь или ставя мушку. Элизабет организовала в Мэр-Холле школу для детей из бедных семей и каждое утро занималась с ними по два часа. Она разбила в Мэре цветочные клумбы, сама возилась в земле, высаживая клубни, выпалывая сорняки и подбирая огромные букеты для дома.

Чарлз восхищался Элизабет, но никогда не чувствовал к ней особой близости, как и к тридцатишестилетнему Джо, Джозайе-младшему, весьма гордившемуся престижным положением будущего владельца веджвудовского фаянсового завода. Все знали, что Джо и Каролина Дарвин любят друг друга и должны пожениться. Более близок Чарлз был с тридцатичетырехлетней Шарлоттой, которая в своей мастерской в задней части дома брала уроки живописи у Копли Филдинга и писала акварелью. Ее любили и дарвиновские сестры.

В семье Веджвудов было еще три брата: Гарри, адвокат и выпускник Кембриджа, женатый на своей кузине Джесси Веджвуд, он увлекался сочинением стихов; Франк, тридцати одного года от роду, занятый, как и его старший брат, на фаянсовом заводе; предполагал жениться в будущем году. Спустился к чаю из своей спальни и младший, двадцативосьмилетний Генслей. Он получил звание магистра искусств в колледже Христа в том году, когда туда поступил Чарлз, и сейчас ожидал назначения на должность председателя суда при полиции. Он собирался также писать книги по лингвистике и был помолвлен со своей кузиной Фэнни Макинтош.

В Мэр-Холле находился и второй гость – сорокадвухлетний доктор Генри Холланд, невысокий худощавый человек, который внушал Чарлзу восхищение и зависть. Он был не только хорошо известен как автор путевых заметок – его перу принадлежало несколько глав "Путешествия по Исландии" и такие собственные сочинения, как "Путешествия по Ионическим островам", "Албания", "Фессалия" и "Македония", – но и состоял придворным медиком принцессы Уэльской и действительным членом Королевского общества. Бабка его по материнской линии была сестрой Джозайи Веджвуда-старшего.

Доктор Роберт Дарвин был отнюдь не в восторге от доктора Холланда.

– Его врачебная деятельность, – заметил он Чарлзу, – основана не столько на науке, сколько на моде.

Извинившись, Чарлз вышел, чтобы заглянуть к тетушке Бесси и засвидетельствовать ей свое почтение; перепрыгивая через две ступеньки, он поднялся наверх, деликатно постучал в дверь ее спальни и услышал в ответ тихое: "Войдите". Тетушка лежала в шезлонге, утонув в многочисленных подушках, и читала "Освобожденного Про-, метея" Шелли. Бесси Аллен Веджвуд исполнилось шестьдесят семь лет: замуж за Джозайю Веджвуда она вышла в двадцативосьмилетнем возрасте, в ту пору, когда мужу ее было только двадцать три, – брак по этой причине весьма необычный, но зато действительно брак по любви. Когда-то, судя по портрету Ромни – этот свадебный подарок стоял у нее в спальне, – она была писаной красавицей. Года полтора назад с ней случился какой-то таинственный припадок. Доктор Дарвин считал, что он, вероятно, вызван чересчур большой дозой макового сиропа, который она принимала в качестве успокоительного средства.

– Заходи, Чарлз. Я ждала твоего приезда. Ты остаешься у нас на месяц?

Чарлз подавил вздох.

– Вы хорошо выглядите, тетя Бесси.

– Это потому, что на мне новый чепец. Я всегда его надеваю, когда хочу выглядеть очаровательной.

Чарлз согласился, что в очаровании ей и на самом деле нельзя было отказать, как и в неповторимой прелести голоса и манер. Сэр Джеймс Макинтош, приходившийся веджвудовским детям неродным дядей (однажды он заявил Генсло после очередной встречи у профессора в Кембридже: "В этом молодом Дарвине что-то есть"), отозвался о своей свояченице так: "Никогда не встречал я человека, чья любезность или дружба в столь малой степени зависела бы от принятых правил или привычек. В шутку я говорил ей, что она самая тихая хозяйка самого шумного имения в Англии".

– Как дела у твоей сестры Каролины? – спросила тетушка Бесси.

– Как всегда, в полном порядке: она продолжает терпеливо ждать, пока ваш Джо женится на ней.

– Ума не приложу, что мне делать с моим оболтусом. Ведь они любят друг друга. Почему бы им не пожениться и не подарить мне внуков?

– Джо любит свой фаянсовый завод.

– Будь он проклят, этот завод! Разве Джо нельзя делать и посуду и детей одновременно? Но что это, Чарлз? Ты, кажется, краснеешь?..

…Спустившись в библиотеку, он застал за инкрустированным кусочками кожи длинным столом с аккуратной стопкой журналов, монографий, газет и политических памфлетов всю семью. Чарлз постарался сесть рядом с дядей.

Эмма разделила тминный пирог на щедрые порции, но все были заняты сандвичами. Все, кроме Чарлза. Охваченный тревожным ожиданием, он пил сладкий чай с молоком чашку за чашкой, чувствуя себя так, словно по его рукам и ногам непрестанно сновали муравьи. Как смеет он взять и обрушить свои беды на этот мирный стол, за которым все так весело беседуют, дружески шутят, смеются! Хорошо бы на такой вот случай знать хоть какую-нибудь молитву, чтобы можно было пробормотать ее про себя. Но, как назло, вспомнить что-либо подходящее из молитвенника он так и не сумел. Впрочем, если за столом кто-то и обратил внимание на его упорное молчание, то был слишком поглощен ритуалом чаепития – непременно три чашки, – чтобы задавать вопросы. Доктор Генри Холланд, блестя лысиной, выпятив нижнюю губу, отчего глаза казались чересчур глубоко посаженными, только усиливал состояние неловкости, в котором пребывал Чарлз, разглагольствуя о впечатлениях от последней поездки в Европу. Однако в голосе его сквозила печаль. Он потерял свою молодую жену, прожив с ней всего восемь лет: это была та самая Эмма Колдуэлл, которая дала столь выразительную характеристику непринужденной атмосфере добродушия, царившей в Мэр-Холле.