Бриджит Бардо - Инициалы Б. Б. Страница 16

«Будущие звезды» не имели большого успеха, и фильмом «Отрывая лепестки...» Аллегре хотел взять реванш. И, кстати, для этого старался вовсю.

Партнерами моими были Даниэль Желен и Дарри Коуль. Моя фамилия шла в титрах первой, отдельным кадром, а соперницей у меня была одна Надин Талье, знаменитая стриптизерша. Она, когда вышла замуж за барона Эдмона Ротшильда, стала еще знаменитей. И барон прекрасную плоть одел драгоценностями еще прекрасней. Правда, плоти было многовато, и «одежда» обошлась недешево.

Я отрывала лепестки маргаритки два с половиной месяца, так что ради славы натрудила пальцы до мозолей.

Итальянцы не хотели отставать и предложили синьоре Бардо другой шедевр.

Английская поговорка гласит: «Можешь взять, бери!» Я «взяла» и снова уехала в Рим.

Клоуна со мной не было, Вадим приезжал редко, и я утешалась любовью по-итальянски с неким красавцем — исполнителем сентиментальных песенок. Каждый вечер я заходила в кабаре, где он выступал. Голос его был нежен, обволакивающ, в кафе мне было уютно, и я всю ночь танцевала, смеялась и забывала, что завтра в 6 утра у меня встреча. Встречалась я в столь ранний час с Нероном, то есть с Альберто Сорди в роли Нерона. Я играла Помпею, Глория Свенсон — Агриппину, Витторио Де Сика — уже не помню, кого...

Именно тогда я впервые в жизни почувствовала свою «звездную» власть.

Помпея должна была принять знаменитую молочную ванну, и я предвкушала пользу для кожи... Каково же было мое разочарование, когда я узнала, что гигантская ванна, почти бассейн, наполнена крахмалом! Я не желала входить в нее: не хватало накрахмалиться, как воротничок сорочки!..

Я в слезы. В общем, устроила сцену.

Поднялась суматоха... А не крахмал — что же тогда? Говорю: «Молоко». Все с ужасом ждут, что я потребую не простое молоко, а ослиное, но нет, я не капризная, ослиного не надо! И все-таки столько молока — бешеные деньги! Что делать? Разбавить водой. Половину на половину! Сказано — сделано. Получила я ванну из молока полуторапроцентной жирности!

Но Бог меня наказал.

Сцена снималась два дня. В первый я гордо и блаженно окунулась в свежее тепловатое молочко... Юпитеры, жара, грим, долгие часы съемки... Под конец я плескалась в мерзкой створоженной простокваше. Завтра в нее не окунешься. Вышла я из ванной в жалком виде и на другой день согласилась на крахмал. Так закончились мои римские каникулы и звездные капризы.

С опытом и без денег я вернулась во Францию.

И опять очутилась в своей квартирке-душегубке на улице Шардон-Лагаш в Париже, который показался тесным и тусклым мне, восходящей звезде. В Риме я привыкла к величине и величию, а тут царила ограниченность, мне невыносимая!

Чтобы не сидеть без дела в ожидании очередного дрянного фильма, я приняла приглашение пообедать перед телекамерами у Мориса Шевалье в Марн-ля-Кокет и попозировать художнику Ван Донгену. Я была известна, они — прославлены! Ван Донген, перед которым я преклонялась, написал с меня превосходный портрет. Телевидение снимало Ван Донгена за работой, а заодно и меня...

Купить портрет я не могла — не было ни гроша. С досады я кусала локти. И тщетно улыбалась ему — он требовал не улыбки, а банкноты. Очень жаль. Теперь этот портрет в энциклопедии Ларусс назван вандонгеновским шедевром.

Позже я пыталась отыскать картину и узнала, что она продана в Америку. В 1970 году ее привезли во Францию и предложили мне. Стоила она тогда 270 000 франков, а мне показалась жалкой мазней...

Из экономии я не брала прислуги. Но гостей любила. Приходилось готовить самой, улучив минуту между фотосъемками для журнала, встречами с режиссерами и походом за продуктами.

Однажды я позвала друзей на обед. Впервые в жизни сделала жаркое. Пока оно готовилось, предложила гостям выпить...

О ужас!

Из кухни, из-под двери, вдруг пополз дым!.. Я к плите! Загорелась духовка, огонь перешел на стол! Я завопила и распахнула в кухне окно, выпустить чад! Прибежали гости в испуге и с кашлем. А духовка уже пылает! Вспоминаю: при пожаре нельзя допустить сквозняка. Выскакиваю из кухни, захлопываю дверь и держу изо всех сил. А гости-то в кухне, в огне! Стучат, кричат, но я вцепилась в дверь, одно помню: при пожаре не допускать сквозняка!

Короче, Вадим спокойно, только с диким хохотом, придя домой, вызволил их.

В тот день мы обедали в ресторане, и я согласилась, что каждому — свое. И дала слово больше не готовить. Но слово не сдержала.

Вадим по-прежнему занимался чем придется, и сочинял роман под названием «Элле».

Я стала сниматься в фильме «Свет в лицо». Продюсером был Жак Готье. Его помощница, спутница, стала навеки моей подругой. Мне исполнилось 20, она вдвое старше меня.

И была она, есть и будет — моей Кристиной!

В нашем легкомысленном круге люди глубокие редки. Кристина была как раз из этой редкой породы. Красивая, высокая, благородная. Взяла меня под свою опеку, стала заботиться. А в покровительстве я всегда, сознательно, нет ли, нуждалась. Знаю точно: нежность подруги изменила мою жизнь.

Фильм снимался на Лазурном берегу. Народ подобрался хороший. Я не была большой знаменитостью, но и не совсем безвестна. О съемках вспоминаю с удовольствием. Роль была выигрышной, никто меня не уродовал, напротив. Выглядела я прекрасно. Удачно гримируют и красят, проявляют вниманье. Партнеры, Раймон Пеллегрен и Роже Пиго, очень милы. Снимались мы в городке Боллен на Роне.

В съемках плохо то, что три месяца живешь с людьми одной семьей, а конец работе — семья распалась, и редко потом встретишься с ними, да и они уже не те... В общем, конец съемок — отчасти смерть, перевернутая страница, шаг в неизвестность. А то же и с теми же не повторится.

Одна Кристина была и будет со мной.

Она смеялась, глядя, как живу я, точно школьница на каникулах. Шутила над моей тоской. Всякого уже навидалась и, ей-богу, в качестве моей подруги навидается позже! Дружба двух женщин — вещь потрясающая, если искренна и глубока. Именно такая дружба была у меня с Кристиной. Кристина видела во мне отчасти и саму себя, свой характер, а я мечтала стать, как она. Она была почти моим идеалом, хоть внешне мы разные. Понимали мы друг друга без слов — хватало жеста, взгляда, улыбки.

Когда Жак Готье внезапно умер вследствие неудачной операции аппендицита, Кристина осталась одна, без средств, в отчаянье. Но решила продолжить работу Жака. И стала продюсером благодаря собственной отваге, деловой жилке и моей подписи в ее контракте... Этот контракт, без даты, впоследствии оказался Кристине на руку, потом объясню почему.

В Париж я вернулась грустная. Какая тоска — сидеть одной дома на Шардон-Лагаш. Вадим с утра до вечера пропадал в «Пари-Матче» или писал сценарии на заказ. Клоун мне безумно радовался, но я видела, что и ему хочется на простор.