Анатолий Левандовский - Жанна дАрк Страница 16

В те годы по стране бродили вооруженные шайки людей, торговавших своими услугами. Эти наемники за подходящее вознаграждение были готовы сражаться ради тех, кто их оплачивал. Договор с ними, правда, таил серьезную опасность. Грабители и мародеры, они иной раз становились бедствием и для тех, кому служили. Все это было хорошо известно жителям Орлеана. Но им не приходилось раздумывать и выбирать: англичане приближались. Кроме того, пока у них было достаточно продовольствия, пока они держали в своих руках стены и башни, их не страшили сомнительные свойства наемников. И вот в город стали входить искатели приключений во главе со своими удалыми капитанами. Имена некоторых из них, например Потона Сентрайля, были хорошо известны и овеяны ореолом непобедимости. И все же воинов-профессионалов не хватало. Оставалось ждать Гокура и Дюнуа.

Последним актом подготовки к обороне, проведенным буквально на глазах англичан, было уничтожение левобережного пригорода. Защитники знали, что враг постарается использовать его как укрытие. Этого нельзя было допустить. 12 октября Портеро разрушили и подожгли. Сотни людей, оставшихся без крова, со слезами смотрели на пламя, пожиравшее их жилища. Но все понимали, что это необходимая мера.

План Солсбери был предельно прост.

Сначала устрашить осажденных артиллерийским огнем, потом овладеть главными предмостными фортами, взять или разрушить мост. Измотав защитников атаками и обстрелом, нащупав слабые места их укреплений, можно было ударить по одному из этих мест и начать общий штурм.

Не теряя времени годоны приступили к делу. Заняв сожженное Портеро, они установили тяжелую артиллерию. Началась пальба. С 17 по 20 октября Орлеан бомбардировали почти ежедневно. Обстрел должен был не только напугать осажденных, но и подготовить операцию по выводу из строя моста. Действительно, едва утром 21 октября затихли орудия, как несколько отрядов пехоты под барабанную дробь и призывные крики командиров двинулись к форту Турель, прикрывавшему мост со стороны Портеро.

Осажденные, предвидя этот маневр, заранее укрепили Турель высокой насыпью – баррикадой. Англичане пустили в ход осадные лестницы. Но отряд орлеанцев, засевший в Турели, не дал им восторжествовать. Ядрами и стрелами, кипятком и горящими угольями защитники поливали и осыпали нападающих, отбивая атаку за атакой. К концу дня англичане, понеся большие потери, были вынуждены отступить. Однако они не отказались от задуманной операции.

Двое суток были использованы на то, чтобы подвести подкоп под насыпь. Защитники, обнаружив это, поняли, что оборонять дальше маленький форт бесполезно: как только рухнет насыпь, Турель, лишенная прикрытия, станет прямой мишенью для английских пушек. С болью покидали мужественные бойцы свое укрепление. Но иного выхода не было. Они отошли по мосту, разрушили два пролета и соорудили новую баррикаду. Осаждающие заняли Турель и укрепили ее насыпью со стороны города. Своей первой цели они добились: мост был выведен из строя. Орлеан лишался прямой связи с южным берегом Луары.

Сэр Томас Монтегю, граф Солсбери, был в превосходнейшем настроении. Шаг за шагом осуществлялся его план. Взятие Турели было крупным успехом. Еще две-три такие победы, и надо готовиться к общему штурму.

Сегодня, 24 октября, воскресный день. Молчат орудия, звонят колокола. Светит неяркое осеннее солнце. Можно забыть, что идет война. Но сэр Монтегю никогда об этом не забывает. Даже когда все его капитаны пьют и бездельничают, он не предается праздности. Сытно пообедав и прочитав молитву, граф, вместо того чтобы соснуть часок-другой, напомнил своим офицерам о решении осмотреть захваченный форт. Особенного энтузиазма это не вызвало. Несколько человек все же поднялись. Среди них любимец Солсбери, начальник нормандской кавалерии Вильям Гласдель, самый лихой и жестокий из его офицеров.

И вот они на башне Турели. Граф Солсбери, чтобы лучше видеть, снимает шлем и отдает пажу. Затем подходит к амбразуре окна. Открывшаяся картина захватывает его. Взгляд графа медленно скользит по стенам, крышам, куполам и башням осажденного города. Вильям Гласдель почтительно следит за выражением лица начальника. Угадывая его мысли, он хочет польстить:

– Смотрите, милорд, на ваш Орлеан. Он расстилается перед вами и ждет вас.

В этот момент вспышка огня отвлекает внимание графа. Вспышка быстрая, почти неуловимая, на башне святой Девы. Раздается звук выстрела. Огромное ядро ударяет о край амбразуры. Отколовшийся кусок стены падает на графа и сбивает его с ног. Ни крика, ни стона. Кровь на алой накидке почти неразличима. Когда потрясенные капитаны поднимают сэра Монтегю, они видят страшную картину: камень пробил череп, раздавил глаз и стесал половину лица…

Никто никогда так и не узнал, кем был сделан этот выстрел, единственный в течение воскресного дня. Говорили, что стражник оставил на момент порученную ему пушку. Когда, услыша выстрел, он вернулся, то заметил испуганно убегавшего мальчугана…

Смерть Солсбери совпала с другим событием, не менее радостным для осажденных. В понедельник 25 октября прибыло долгожданное войско из Шинона. Правда, оно оказалось значительно меньшим, чем предполагали: король посылал всего восемьсот наемников – гасконских кавалеристов и итальянских стрелков. Но все это были лихие молодцы, не боявшиеся ни Бога ни черта, а кое-кто из их капитанов успел прославиться на всю страну. Кто не знал храбреца Ла Гира, командира гасконцев, покрытого шрамами и поседевшего в боях? Боевой товарищ Потона Сентрайля, Ла Гир совершал с ним смелые набеги и отчаянные вылазки, не раз устрашая врага. Широко были известны, если не доблестью, то хоть знатным происхождением, такие военачальники, как маршал Буссак или сенешал Бурбоннэ. Большие надежды жители Орлеана возлагали на самого наместника графа Дюнуа. Его считали незаурядным стратегом и опытным боевым командиром.

В те дни граф Дюнуа еще назывался «монсеньором Батаром».[8] Внебрачный сын Людовика Орлеанского, чье убийство послужило сигналом к войне между арманьяками и бургундцами, Жан Батар замещал в Орлеане своего брата, плененного англичанами герцога Карла. Он играл важную роль при дворе и носил титул графа Порсьена и Мортена. Несмотря на свои молодые годы – ему недавно минуло двадцать шесть, – Дюнуа хорошо знал жизнь. Обладая природным умом, он рано понял, что в смутное время для успеха нужна изворотливость. Он умел скрывать свои чувства и сохранять хорошую мину при плохой игре. Его осторожность вошла в поговорку. Наряду с этим, однако, он обладал большой личной храбростью и выдержкой, которые проявлялись каждый раз, как этого требовали обстоятельства.