Андрей Сахаров - Степан Разин Страница 16

Едва появился Василий Ус среди казаков и принес тревожные вести, как тут же сняли они свой табор и двинулись на юг.

Шли казаки днем и ночью спешно и бережно, кормили коней прямо из рук, а Юрий Борятинский поспешал следом, но не достал казаков. Достигли они своих донских городков и рассыпались по ним, попрятались по лесам и урочищам.

Сразу прибыло людей в верховых городках; привел с собой Ус из московского похода не одну тысячу человек, и хотя ушел он из русских уездов, но волнения великие там продолжались, бежали крестьяне окольными путями вслед за казаками, минуя воеводские заставы и сыскные отряды.

Князь Борятинский, следуя за казаками, подошел вплотную к границам Донского войска. Хватали стрельцы но городкам людей без разбора, отсылали для розыска и расправы. Князь Юрий прислал войсковому атаману грозный приказ царя выдать немедля с Дону всех беглых, что хоронились и в верховых и в низовых городках, требовал воевода примерно наказать самого Василия Уса и его товарищей, чтобы впредь воровать и смущать людей было им неповадно, но в пределы Войска Донского Борятинский войти не осмелился. Да и из Москвы на то приказа не было: не хотели московские думные люди ссориться с Донским войском, еще нужны были донцы против Крыма и поляков, да и боялись в Москве нового выхода казаков в русские уезды: только-только миновала одна беда, и надо было беречься от новых напастей: крестьяне и холопы роптали, ждали нового казацкого выхода.

Получив государеву грамоту от Борятинского, казаки собрали Войсковой круг. Знал Корнило, что дело будет трудное: выдавать всех беглых было нельзя, иначе поднимется все голутвенное казачество. Жестоко наказывать Уса и некоторых старых казаков, принявших участие в московском походе, — значило обозлить домовитых, которые блюли свои донские вольности. Но и Москве отказывать и задираться было не с руки: войско Борятинского стояло у границ донской земли. Лишит великий государь жалованья и хлебного запаса, закажет торговать с Доном — плохое время настанет для казачества. Выдать новоприбылых беглых, наказать Уса большой пеней — так хотел порешить дело Корнило Яковлев.

За несколько дней до Войскового круга Корнило принялся подбирать себе крепких сторонников. Надлежало ему изловчиться — и честь казацкую соблюсти, и Москву улещить. Беседовал Корнило со старыми казаками, чей голос решал многие дела на кругу. Иные вздыхали, опасались гнева государева, говорили, что надо признать собственную дурость и выдать беглых крестьян, другие, погорячее, и слышать об этом не хотели. Однажды под вечер зашел Корнило на двор к Разиным. Степан поприветствовал крестного отца, но без тепла и участия, пригласил пройти в горницу, молча слушал хитроумные речи войскового атамана, хмурился, смотрел исподлобья. Ничего не сказал Степан Разин Корниле Яковлеву, а на Войсковом кругу обещал быть. Поговорил Корнило и с Фролом Разиным. Того сам зазвал к себе. Фрол был посговорчивее. Хотя и держал он обиду на московских воевод за казненного брата Ивана, однако понимал, что ссориться с Москвой вроде не с руки. Уговорил его Корнило.

Вызвали из верховых городков на круг Василия Уса с товарищами. Те приехали без страха, гордые и дерзкие. Шутка ли, побывали на Москве, вручили челобитье в Посольский приказ, подошли с войском чуть не к стенам Тулы, избегли воеводу Борятинского, привели с собой на Дон три тысячи беглых людей, попугали помещиков и вотчинников по уездам. А великий государь, блюдя их казацкую честь и вольности, еще обещал отпустить им все их вины и дать свое жалованье и хлебный запас на дорогу.

Так и отвечали Василий Ус с казаками на кругу.

Шумел Войсковой круг. Колыхалось на осеннем ветру войсковое знамя. Выходили с речами казаки один за другим. Все — сторонники Корнилы Яковлева. Говорили разумные, умеренные слова: новоприбылых беглых выдать, Уса наказать пеней, чтобы впредь самовольством, без войскового ведома на государеву службу не ходил. Но не согласны с этим были казаки с верховьев Дона. «Сегодня вы выдадите новоприбылых, — говорили казаки, — а назавтра Борятинский и Долгорукий начнут искать нас и возвращать помещикам».

Василий Ус открыто винил войсковую старшину в сговоре с Москвой.

Молчал, смотрел и слушал Степан Разин, не встревал в казацкие споры, а Фрол поначалу хотел поддержать войскового атамана, а потом сробел, спрятался.

Отступал Корнило медленно, шаг за шагом, и делал все так, будто он-то и блюдет в первую голову казацкую честь и вольности. О беглых уже не заикался, предложил лишь взыскать с Уса пеню и сочинить грамоту в Москву с известием о жестоком наказании Василия, а о каком — подробно не извещать. Казакам это понравилось. Посмеивались они на сметливость Корнилы Яковлева, радовались, что есть у них такой хитроумный атаман. А о беглых в грамоте речи не было.

Одобрили казаки грамоту, снарядили станицу в Москву во главе с атаманом Михаилом Самарениным, а шел в станице и младший Разин — Фрол.

В декабре 1666 года отбыла станица на Воронеж. Тихо стало в Черкасске. Домовитые казаки забились по своим углам до весны. Лишь в верховьях Дона по-прежнему было смутно и тревожно. Отряды Борятинского и Долгорукого обшаривали верховые городки, выхватывали беглых, отсылали их под крепкой стражей по городам для сыска. Расспрашивали там беглых с пыткой и определяли им наказанье. Угрюмо и страшно встречали царских стрельцов голутвенные казаки, и едва уходили стрельцы, как ненависть выплескивалась им вслед. Кое-где «голые» люди пытались отбить своих товарищей. Грозили голутвенные Черкасску, говорили, что, прежде чем расправиться с воеводами, надо извести изменное войсковое семя — атамана и старшину. Василий Ус ушел из Черкасска и скрывался невесть где. В Москву писали воеводы южных уездов, что неспокойно на Дону.

«СТЕНЬКИ РАЗИНА РАБОТНИЧКИ»

Ушла станица с повинной грамотой в Москву, скрылся на время Василий Ус, затихли по своим берлогам, укрылись от сыскных отрядов беглые люди вдоль реки Дона, вновь стал прибирать к своим рукам чуть пошатнувшуюся власть войсковой атаман.

Наступал январь 1667 года. Плотным кольцом обложили со всех сторон верховье Дона сыскные отряды. В январские студеные дни возникали они неожиданно перед казацкими крепостицами и городками, лютовали по Дону служилые люди полковника Матвея Кравкова. В Разрядном приказе на Москве подьячие умаялись записывать пыточные речи разных бунташных и беглых людей.

А на низовье ставились всю осень и зиму турецкие и крымские крепости: строил турецкий султан прочный заслон против казацкого воровства, а заодно слал посольства в Москву для подкрепления любви и дружбы. Но казацкая старшина не тужила: исправно шло на низ царское жалованье, а что беглых да «голых» в верховых городках хватали — так бог с ними, с непутными государевыми отступниками. В крымские улусы старшина и домовитые казаки более не рвались, обленились. Да и как не облениться: давно не ходили они походами, привыкли нанимать на такое дело голутвенных, а сами сидели в Черкасске, ждали своей доли дувана, считали и хоронили добро.