Виктор Петелин - Жизнь графа Дмитрия Милютина Страница 16

– Согласен с тобой полностью. Дескать, он прочитал несколько переводов его стихов, он все заимствовал у новой европейской школы, поэтому он не может назвать его национальным русским поэтом. А Лермонтова, написавшего прекрасные стихи «На смерть поэта», он даже не упомянул по имени. Да и собеседник ему попался какой-то малограмотный, видимо из высшего света…

– Любопытно, Дмитрий, только одно – слова императора об абсолютной монархии и почему он против представительного образа правления…

– Да, согласен с тобой… Помню дословно, что он сказал: «Это – правительство лжи, обмана, подкупа. Я скорее отступил бы до самого Китая, чем согласился бы на подобный образ правления». Согласен с императором, представительный образ правления – это правление адвокатов, это гнусный образ правления. «Подкупать голоса, покупать совесть, завлекать одних, чтобы покупать голоса других, – с презрением отверг все эти средства, столь же позорящие тех, кто подчиняется, сколь и того, кто повелевает. Я никогда более конституционным монархом не буду. Я должен был высказать то, что думаю, дабы еще раз подтвердить, что я никогда не соглашусь управлять каким-либо народом при помощи хитрости и интриг». Согласись, замечательные слова произнес император…

– И я с этим полностью согласен, правление адвокатов России невыгодно для ее исторического развития…

Братья посмотрели друг на друга, улыбнулись общим мыслям, но ясно было, что на этом беседа еще не закончилась. И вновь заговорил Николай Алексеевич:

– Здесь был упомянут Пушкин и его гибель на дуэли… Прошло с тех пор несколько лет, мы все глубже понимаем слово Пушкина, его национальное значение. В последних номерах журнала «Отечественные записки» замечательный критик Виссарион Белинский написал несколько глубоких статей о Пушкине, дал его портрет, разобрал «Евгения Онегина», «Бориса Годунова», подчеркнул его значение для русской литературы, для использования новых средств русского языка, вообще обрати внимание на этот журнал…

– Ты, кажется, забыл, что в 1839 году я опубликовал в «Отечественных записках» очерк «Суворов как полководец», написал для того же журнала «Русские полководцы XVIII столетия», но она не пошла из-за глупостей цензуры, будто бы я снизил значение некоторых полководцев, я правду о них сказал, как продиктовали документы… И вообще мне бы по-прежнему хотелось заниматься документальным писательством, но вряд ли окажется много свободного времени…

– А литература как бы заново нарождается, в кружке Белинского много интересных молодых писателей – Герцен, Тургенев, Боткин, готовят хорошую рукопись Достоевского…

– Эх, Николай, времени нет, лекции надо написать, а потом, сам знаешь, на профессорские деньги не проживешь, придется где-нибудь подрабатывать…

– Я письма буду тебе писать, Европа тоже интересная по своим впечатлениям, но особенно смотреть-то тоже некогда будет, надо подлечиться, столько проблем нас ожидает в нашей стране…

– Несколько лет тому назад я путешествовал по Европе, зрелище прелюбопытное, многому, очень многому приходится нам, русским, позавидовать, к примеру в Англии. Едва ли в чем-либо могли бы подражать англичанам, что-нибудь взять у них. Совсем иной народ…

Братья Милютины долго еще разговаривали о проблемах страны, Николай поведал о своих болезнях, которые, казалось бы, невозможно было вылечить, а Дмитрий Алексеевич о своих «болезнях» – о ничтожестве кавказского начальства, которому чаще всего приходилось подчиняться…

Глава 4

ПЕТЕРБУРГСКИЕ НОВОСТИ

В конце мая Милютин вздохнул с облегчением: лекции закончились, офицеры занялись практическими учебными делами, брат Николай и сестра Елизавета уехали за границу, отец к сестре в Рязанскую губернию, а теща с младшей дочерью в Бессарабию заниматься своим имением. Он оставался в одиночестве, в своей семье, чтобы провести лето в уединенной творческой работе, по которой так соскучился. Тем более работа в академии ему предстояла совершенно новая, нужно было подготовить лекционный курс не по старым образцам, а внести в него то новое, что уже сразу наметилось у него по первым лекциям.

Дмитрий Алексеевич спокойно сидел у себя в кабинете, когда ему доложили, что прибыл офицер из штаба военно-учебных заведений и просит принять его. Оказалось, что генерал-адъютант Яков Иванович Ростовцев, начальник этого штаба, просит пожаловать к нему «для некоторых объяснений».

«Видимо, генерал Веймарн что-то говорил Ростовцеву обо мне, когда решался вопрос о назначении меня профессором, вот и приглашение», – подумал Милютин, собираясь в штаб военно-учебных заведений.

Генерал Ростовцев принял подполковника Милютина чрезвычайно любезно:

– Вы, господин профессор, вовремя прибыли в Петербург, у нас недостает таких образованных и дисциплинированных офицеров. Начинаются по ведомству военно-учебных заведений практические занятия, а у нас не хватает их руководителей, у нас есть к вам предложение… Не возьмете ли вы на себя руководство топографическими, тактическими и другими практическими занятиями воспитанников в Петергофском лагере? А потом мы подумаем, как использовать вас, не отрывая от профессорства в академии, по ведомству военно-учебных заведений. А сейчас наступает лето, нам нужны такие руководители, как вы…

«Вот теперь я могу обеспечить свою семью с двумя окладами», – мелькнуло у Дмитрия Алексеевича, но не спешил сразу соглашаться с таким лестным для него предложением.

– Спасибо, Яков Иванович, за предложение, но я должен буду узнать у своего начальства, уместно ли мне принять его. На меня свалилось столько работы, надо за лето подготовиться к лекциям…

– Это мы попробуем решить… Воспитанники семи петербургских военно-учебных заведений: Пажеского корпуса, Инженерного и Артиллерийского училищ, Дворянского полка и трех кадетских корпусов – очень изменились за последнее время, стали много читать иностранной литературы, порой там проповедуются социалистические и коммунистические идеи. Появились тайные кружки… У наших воспитанников еще не обнаружились такие кружки, но ведь мы-то от этого не застрахованы. Наши воспитанники встречаются со студентами вузов, особенно вредны встречи со студентами университета…

– Там была какая-то суматоха…

– А суматоха, как вы сказали, действительно была, и все из-за мнительности студентов. Мне подробно рассказывал один из профессоров университета о происшедшем там недавнем переполохе… Во время университетского акта состоялись чтения, профессор Петербургского университета и цензор Петербургского комитета Степан Степанович Куторга, зоолог, читал вместо заболевшего академика-историка Николая Устрялова доклад «О Петре Великом как историке», только коснулся Прутского похода, как треснула колонна, раздался дразнящий шум, студенты, испугавшись, что на них валится потолок, бросились к дверям, другие, увидев толпу у дверей, бурно заволновались, стали ломать окна, кто-то в испуге начал переворачивать стулья, терял перчатки, кто-то поранил руки… А в чем дело – никто не знал… А ведь были министр Уваров, ректор, адмиралы Крузенштерн и Рикорди, попечитель, архиерей Афраний…