Дмитрий Володихин - Царь Федор Иванович Страница 16

Во-первых, Алексей Константинович Толстой — о нем уже заходила речь в самом начале книги.

Во-вторых, современный художник Павел Викторович Рыженко. Святая Русь, допетровская русская древность — вот предмет, которому посвящено большинство работ живописца. Одна из них вторгается в пределы сокровенных смыслов, посетивших Россию, когда наших предков хранила от бед молитва блаженного государя. Полотно Рыженко называется «Тайна Царева. Федор Иоаннович» (2005). И действительно, Павел Викторович с большой деликатностью открывает современному образованному человеку тайну четырехсотлетней давности, которая осталась для многих современников невскрытым посланием за семью печатями. Итак, на картине — «зал совета»: заседание Боярской думы в государевых палатах или иное действо, связанное с большой политикой. Трое высоких, брадатых мужей в горлатных шапках и драгоценных, золотом шитых одеяниях — большие бояре московские — стоят близ тронного кресла. У каждого из вельмож — отпечаток державных дум на челе. Они монументально возвышаются над царевым местом, самими позами сообщая о великом своем достоинстве, о привычке повелевать. А трон между тем пуст. Государь Федор Иванович покинул его. Между литыми, величественными фигурами «думных людей» царь… гладит кота, соскочив с монаршего кресла. Кот доволен, кот счастлив: распушился, распустил хвост, тянется к царской руке, ничего не боясь, — при этаком-то многолюдстве! Большой совет, собравший главных политических дельцов Московской державы, нежданно-негаданно прервался. Царю захотелось приласкать кота, и вся державная драматургия встала… Бояре молча терпят, окаменев лицами, лишь один из них укоризненно качает головой. Как видно, не впервой им терпеть царское мальчишество. Чего ждать от такого царя? Блаженненький, дурачишко, пускай забавляется. Не поправлять же великого государя! К тому же — вокруг все свои, каждый знает и понимает, что за потеха тут творится. В конце концов, велика ли беда? Чужеземцев нынче нет, позора перед иными державами не предвидится, а нам в странностях царевых виден свой прибыток. Смирен же, кроток, незлобив — вон как кот от счастья глаза выпучил! — так и народ при Феодоре свет Иоанновиче тихдоволен, да и нам, великим родам, царишка-простачок голов не сечет, как, бывало, отец его сек. Чего ж не потерпеть? Вот только царь не столь прост и придурковат, как мыслят о нем аристократы. Никто не видит, никто не замечает, как он, отвлекшись от забавы с котом, бросает на великих мужей взгляд, исполненный пронзительной мудрости. Царь знает их мысли. Царь играет в свою игру, слушая Бога, молясь за родную землю, милуя народ. И ему даровано свыше понимание того, что это милосердие, молитва, христианское восхищение миром, как совершенным творением Божьим, где любая мелочь — травинка, василек среди хлебных колосьев, блеск рыбьей чешуи на речном перекате, капля дождя, ласковый кот — стоит умиленного созерцания, одним словом, вся жизнь, освещенная острым чувством близкого присутствия Господня, неизмеримо важнее дворцовых интриг и даже политических дел. Будет царь благоверен, так и Бог не даст ему пропасть, а вместе с ним — и роду его, и земле от края до края. Так пусть же бояре считают своего царя мальчишкой, «пономарским сыном», которому ничего не любо, кроме колокольного трезвона, пусть видят отсутствие ума у государя, когда государь, отказавшись от своего ума, принял в себя ум Божий, пусть. Им так легче. Они заняты делами правления. Вот и хорошо. Надо же кому-то решать, в какую сторону следует поворачивать закон. Если подумать — тоже очень важное дело… П.В. Рыженко с поразительной силой передал, какой дар получила Россия в лице «простого» монарха, столь отличного от высокоумных аристократов.

Глава четвертая.

«СОПРАВИТЕЛИ»

Исторические источники времен царствования Федора Ивановича сходятся в том, что царский шурин Борис Федорович Годунов занимал при дворе исключительное положение. Тут иностранные авторы, наши летописцы, патриарх Иов и дьяк Иван Тимофеев пишут об одном. Расхождения можно видеть лишь в оценке того влияния, которое Годунов мог иметь на дела правления, да еще в сроках — когда именно установилось его беспрецедентное «соправительство» с венчанным монархом.

Только определив действительную роль Годунова, можно понять, кто и до какой степени правил государством на протяжении четырнадцати лет царствования Федора Ивановича. Ведь, в сущности, словом «правитель» для периода от 1584 до 1598 года в русской истории следует называть странный симбиоз, состоящий из двух личностей, двух компетенций, двух образов, сложившихся в массовом сознании. Проще всего сказать: «Федор Иванович царствовал, но не правил, Борис Годунов правил, но не царствовал». В самом общем смысле это совершенно правильно. Однако… как только доходит до частностей, получается гораздо более сложная картина.

Для того чтобы понять, что за человек стоял рядом с троном Федора Ивановича, как далеко простиралась его власть, достоин ли он был тех полномочий, которые получил по милости царя, придется надолго выйти из реальности личной судьбы государя и окунуться в политическую реальность России второй половины XVI столетия. Иначе нельзя: через призму слов и поступков Б.Ф. Годунова можно многое увидеть и расшифровать в судьбе Федора Ивановича. А найти код к действиям и душевным движениям царского «соправителя» невозможно без глубокого погружения в вопросы большой политики. Следовательно, придется заняться ею — на протяжении главы.

Борису Федоровичу, во-первых, приходилось делить реальную политическую власть с другими служилыми аристократами. Притом большая часть тех, с кем ему приходилось сталкиваться на этой почве, была намного знатнее его. Как минимум на протяжении первых месяцев или даже первых лет царствования Федора Ивановича Годунов должен был считаться с великими людьми царства. Прежде всего с «партиями» бояр Захарьиных-Юрьевых-Романовых, князей Шуйских и князей Мстиславских. Притом каждая «партия» состояла не только из представителей семейства, но также из их родичей по брачным связям, друзей, сторонников и т. п. Во-вторых, серьезное влияние на первых порах могла оказывать партия «худородных выдвиженцев» Ивана Грозного, пусть и обезглавленная высылкой Богдана Вельского из столицы. В-третьих, власть Годунова, даже учитывая его выдающиеся личные качества, как политика, была бы непрочной, если бы он не имел возможности выступать от имени царя, как бы постоянно воплощая в жизнь монаршую волю. Любые планы вельможи приобретали значимость лишь после того, как они облекались в форму указов «великого государя, царя и великого князя всеа Руси Феодора Иоанновича». Следовательно, Годунов должен был пребывать в постоянном диалоге с царем, не терять его милости и доверия, отрезать от него любых политических деятелей, которые могли бы вести через государя собственную игру. Наконец, в-четвертых, Федор Иванович, как это следует из сообщения Джильса Флетчера, хотя и занимался делами правления мало, но все-таки не отстранился от них окончательно. Следовательно, его воля, его желания и его характер также в какой-то мере оказывали воздействие на политический курс правительства. Ему Борис Федорович отказать не мог ни при каких обстоятельствах. А значит, должен был стать послушным исполнителем царских поручений — хотя они, быть может, давались не столь уж часто. Отсюда вывод: имеет смысл определить, какие именно государственные дела могли заинтересовать царя со столь необычным образом мышления. Где и когда слабая воля самодержца все-таки находила отражение в деятельности административных органов, Церкви, армии.