Лидия Чуковская - Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987) Страница 16

Я засиделся в Комарове — отчасти потому, что в городе мне жить просто негде.

А в Кремле мы разве не встретимся? Назначаю Вам свидание — у Царь-пушки.

1 декабря 1954. Голицыно.

Дорогой Алексей Иванович. Сегодня я приехала в здешнее Комарово. Дом уютный, природы никакой. Но снег, мороз, молодой месяц, все скрипит, звенит — чудо.

В комнате напротив живет мой друг и разоблачитель, Мария Павловна Прилежаева. Я Вас очень прошу, когда в Ленинград приедет ансамбль «Верстки и Правки» («Литер. Газета»)[110] — пойдите взглянуть. С большим успехом он на днях показывал свое искусство в здешнем Клубе писателей. И коронный номер касается меня и Прилежаевой. Актриса, изображающая Марию Павловну, выходит на сцену и говорит:

«— Товарищи, настало время составить список критиков, которые тормозят развитие детской литературы.

№ 1. Чуковская. Она не наша, товарищи. А я наша.

№ 2. Чуковская. Ей не место, товарищи. А мне место.

№ 3. Она не любит детей. А я люблю».

Буря аплодисментов.

Прекрасно показаны также Сурков, Симонов, Грибачев, Софронов. Какой-то писатель приходит домой из театра и говорит жене: «„Видел пьесу Софронова. Хочу написать рецензию“. Жена в слезы: „Подумай о наших детях“»…

Одним словом, пойдите непременно и друзьям скажите.

Келломяки, 11.XII.54 г.

Дорогая Лидия Корнеевна!

Все эти дни жил в такой суматохе, так измотали меня предвыборные собрания и заседания, что я физически не мог писать Вам. Корнея Ивановича я поблагодарил на ходу, написал торопливо и, боюсь, недостаточно тепло. А я действительно очень-очень тронут его выступлением — передайте ему это, пожалуйста!

Только что приехал на одну ночь в милое мое Комарово и вот — сразу же берусь за перо, чтобы писать Вам.

Расскажу по порядку. В воскресенье перед обедом я дочитывал только что врученное мне Ваше письмо, когда пришла ко мне В. Ф. Панова и сообщила, что ей звонил из Ленинграда муж[111] и сказал, что в «Литературке» большая статья Корнея Чуковского[112], где обо мне говорится «в таких тонах, в каких у нас пишут только о секретарях Союза».

После обеда я был на почте, купил газету и убедился, что о секретарях так не пишут.

Три дня я выступал в роли именинника. В Таврическом дворце, где проходило наше собрание, я получил поздравлений — больше, вероятно, чем получил их в свое время новый владелец этого дворца, — имя мое мелькало и в выступлениях. Поминали меня в речах чаще, чем обычно, и с более уважительными нотками, чем обычно. При этом имя Корнея Ивановича тоже склонялось на все лады. Один поэт, выступая в прениях, сказал: «Вот говорят, что у нас нет Белинских, их критика отстает. Все мы читали на днях статью К. Чуковского о Пантелееве… Разве это не критика? Разве это не блестящий пример именно классического критика?»

А Николай Никитин сказал, что «Ленинград должен покраснеть, ибо первое слово раздалось из Москвы».

Слушать все это мне было, признаться, стыдновато. К. И. меня перехвалил, конечно. А наше провинциальное общество в именинном угаре готово было лобызать и качать меня с таким же энтузиазмом, с каким в свое время клевало меня или поплевывало на меня.

А вообще собрание было изнурительное. 8-го начали преть в 11 ч. утра и кончили в 7 ч. утра — уже 9-го! В этот день были выборы. Вероятно, Вы уже знали, слыхали, как демократический статут голосования помог справедливости одержать хоть частичную, а все-таки победу.

Несмотря на совершенно неприличное поведение председателя (В. Друзин), несмотря на попытки ограничить число кандидатур предложенным списком, — демос добился своего: список был продолжен, и те, кто был неугоден народу, не были призваны к власти. Был забаллотирован, в частности, В. Кочетов, что явилось приятной неожиданностью для одних и весьма неприятной неожиданностью для других.

Я оказался по числу поданных голосов — первым. На предыдущих выборах, два года назад, был вторым, первым был Эльмар Грин. Теперь мы поменялись местами. Надо сказать, что такая популярность не безоговорочно приятна: ведь это значит, что за тебя всякая сволочь голосует.

Выборы делегатов на съезд были проведены жульнически. На голосование был поставлен список. Таким образом, в Кремле будут и Григорьев, и Мирошниченко, и Голубева — и Кочетов тоже.

Послезавтра, 13-го выезжаем в Москву.

Ленинград. 3.II.55 г.

Дорогая Лидия Корнеевна!

Ваше письмо получил только что и отвечаю без промедления.

Статья Ваша в «Лит. газете» мне очень понравилась[113]. Что она сокращена, я почувствовал, но где и как это сделано — не заметил. Как всегда, автор переживает «порчу» болезненнее, чем читатель, даже читатель требовательный и придирчивый. И почему так случается, что поправки и купюры не укрепляют и не улучшают статью, а всегда портят. Но Вы не огорчайтесь, пожалуйста, статья и так хороша и делает доброе дело.

С нетерпением жду Вашу книгу о Борисе Степановиче[114]. Впрочем, и тут готов обуздать себя: если нужно, подожду, пока Вы поправитесь.

Ленинград, 10.III.55 г.

Дорогая Лида!

Я действительно все это время (с тех пор, как вернулся из Москвы) хвораю.

Писать я не мог — простите. А думал о Вас много. И книгу Вашу о Житкове прочел сразу же, одним духом, как только получил ее[115]. Говорить Вам, что книга отличная, — не буду, Вы сами это знаете. Написана она по-житковски — с хорошим пристрастием, переходящим в страсть, а не так, как пишется большинство нынешних монографий (вроде, например, книжки Ю. Лукина о Макаренке[116], которую я недавно читал по просьбе «Литгазеты». Такие книги впору читать рыбам, а не людям).

Секретариат Союза Писателей прислал мне копию протокола, из коего следует, что я «введен» или «выделен» в комиссию по детской литературе. Больше всего меня порадовало, что в этой комиссии работаете и Вы.

Позже я получил телеграмму от Михалкова (по-видимому, он председатель?), с приглашением выступить на заседании комиссии 17-го марта. Я ответил, что болен и что о возможности приезда сообщу позже. Думал, что не поеду. На этой неделе я должен был лечь в больницу — на исследование. Но потом меня стала покусывать совесть: от Ленинграда в Комиссии я один, а ленинградские «детские» дела требуют внимания и разговора — нужно добиваться журнала, например.