Александр Перцев - Молодой Ясперс: рождение экзистенциализма из пены психиатрии Страница 16

Возможно, и Карл Ясперс превратил бы в своих мемуарах отца в земное воплощение Бога, если бы его отец был человеком верующим. Во всяком случае, от такого превращения Карла Ясперса отделял лишь один, последний шаг: ведь отец представлялся ему чуть ли не космической силой, оберегающей и сохраняющей, но при этом мудрой, любящей и терпеливой:

«Я чувствовал себя, живя с родителями, как за каменной стеной. Мой отец, неосознаваемо для нас, ненамеренно с его стороны, был образцом для нас. Без церкви, без отсылки к объективному авторитету— наихудшим считалась неподлинность (Unwahrhaftigkeit), и почти столь же скверным было слепое повиновение. Ни того, ни другого быть не должно! Поэтому наш отец был бесконечно терпелив по отношению к моему сопротивлению. Если я противоречил, следовал не приказ, а обоснование, почему это разумно»[43].

Отец был для Ясперса Богом, который представляет собою абсолютный авторитет просто потому, что Он — Бог. Отец для него, собственно, даже превосходит Бога. Бог просто велит повиноваться, не утруждая себя разъяснениями. Отец же всегда умел объяснить, почему надо исполнять его распоряжения. То есть он, отец, был Богом, способным разумно объяснить, почему в Него надо верить.

Такое немыслимое совершенство заставляет более пристально всматриваться в последнее предложение из приведенной цитаты: «Если я противоречил, следовал не приказ, а обоснование, почему это разумно».

Оно больше характеризует сына, чем отца.

Карл Ясперс редко повиновался отцу, не потребовав от него объяснений.

Вспомним сказанное о матери — о том, что в ней было противоположно отцу.

«Я никогда даже не добивался специально ее внимания и расположения. Я жил с оглядкой на нее не так, как жил с оглядкой на своего отца; я не боролся с нею, как боролся с ним».

Вот это уже ближе к правде.

Ясперс жил с постоянной оглядкой на отца, специально добивался его внимания и расположения, боролся с ним.

И борьба эта была вовсе не романтической, вроде битвы Давида и Голиафа. Она была весьма прозаической, эта борьба.

Это сильно корректирует образ самого Ясперса.

В письмах к родителям он парадоксален — как был бы парадоксален романтик Грэй, который торговался бы, покупая алые паруса. Сохранившиеся письма, адресованные К. Ясперсом в пятнадцатилетием возрасте к родителям, столь безумно любимым и обожаемым, столь полным совершенств, никак об этой любви не свидетельствуют. Их можно изучать с лупой — и все равно рассмотреть там можно будет только образ очень больного, капризного мальчика, который думает исключительно о себе и своем здоровье; он инфантилен не по годам, как и все чрезмерно опекаемые родителями дети.

Вот письмо пятнадцатилетнего юноши с каникул, проводить которые его отправили на фризские острова в Северном море.

«Нордерней 10 июля 1898

Дорогие родители!

Вот и закончилась сегодня неделя наших каникул. Это жалко, но я и радуюсь тому, что через три недели снова приеду домой. Я здесь действительно чувствую себя прекрасно. Фрау Буш полагает, что я уже выгляжу значительно свежее. Правда, мой кашель еще не прошел полностью. Днем я почти не кашляю, но фрау Буш говорит, что я кашлял ночью. Каждое утро и каждый вечер мне дают молоко, в котором растворена эмсская[44] соль. На вкус отвратительно, я думаю, совершенно не помогает. Вчера был день рождения у сестры фрау Буш, Хедвиг Буш, которая здесь хлопочет по кухне.

Столько цветов, сколько ей подарили, я еще никогда не видел. Заставили ими всю комнату. Вчера вечером В. Залфельд, Ф. Шнайдер и я были на берегу моря, чтобы посмотреть, как заходит солнце. Это было восхитительно. Солнце полностью погрузилось в море, на горизонте не было ни облачка. Сегодня я снова собираюсь искупаться. Если мне будет хорошо после этого, как до сих пор было всегда, то и завтра буду купаться тоже. Чего мне, собственно, не хватает на берегу, так это пледа, чтобы укутывать ноги. При таком ветре, как сейчас, это и в самом деле необходимо. Я попробовал укрывать их пальто, но тогда слишком холодно верхней половине тела.

В. Залфельд взял с собой плед, а мне тоже нужно <…> Мои фотографии мне здесь проявлять плохо — вышло бы чересчур дорого. Если вы разрешите, я хотел бы, пожалуй, купить здесь шезлонг, который может складываться, он стоит 2.25 [марки]. Сердечно благодарю тебя, любимая мама, за твое милое письмо. Мило с твоей стороны, что ты пишешь мне каждый день, ты доставляешь мне этим большую радость. Конечно же, ста пятьюдесятью марками я не обойдусь на протяжении всех четырех недель. Один только пансион стоит 180 марок. Кроме того, я на сегодняшний день потратил около 32 марок. <…> Я полагаю, что вам будет лучше всего через восемь — четырнадцать дней прислать еще 150 марок. Ведь я привезу те деньги, которые мне не понадобятся, назад домой; так бы я не чувствовал себя неуверенно, боясь, что денег не хватит. Сейчас мы хотим пойти купаться.

Сердечный привет

Ваш Калли[45]»[46].

Принято полагать, что экзистенциалисты — народ чувственный, порывистый, эмоциональный, сумбурный, не пользующийся разумом и не отличающийся расчетливостью.

Это не так. Человек чувственный, по — настоящему порывистый, эмоциональный и сумбурный сам своей чувственности и сумбурности не замечает. Он живет чувствами, не анализируя своего поведения. А вот заметить свою эмоциональность и удивиться ей настолько, чтобы взяться за ее скрупулезное описание, может только человек с бухгалтерским складом ума. Смотри‑ка, насколько мною овладели чувства… Поглядим‑ка на это диковинное явление повнимательнее, проанализируем…

Письма К. Ясперса не оставляют сомнений: он прекрасно считает деньги, причем делает это естественно, привычно, а не только потому, что хочет понравиться отцу — банкиру.

И еще одно стоит заметить. Человек, который действительно любит кого‑то, в письмах своих к любимому существу говорит, главным образом, о нем и о своих чувствах к нему. Он обычно не расписывает в деталях свою жизнь без любимого человека. (Предполагается, что это — вовсе не жизнь, а сплошная мука, так что нечего о ней и говорить).

Но в письме К. Ясперса нет ничего, кроме стандартной благодарности за письмо и предписанного правилами вежливости уверения в любви к матери. Там нет ничего, говорящего об его интересе к родителям, их жизни, мыслям и чувствам. Даже стандартные уверения в сыновней любви перемежаются обсуждением сугубо меркантильных, «денежных» вопросов.

Да, экзистенциализм — это философия о чувствах.