Иван Спирин - Записки военного летчика Страница 16

Так была сделана первая проба установить мировой рекорд дальности по кривой.

С машиной все обстояло хорошо. Но было уже поздно. Наступала зима. [59]

Досадная неисправность

Приступить к выполнению нашего плана - установить мировой рекорд - мы сумели только в июле 1934 года. Первые две попытки оказались неудачными. Одна из них закончилась даже вынужденной посадкой в 170 километрах от Москвы. Каждый раз, как назло, возникали, правда, мелкие, но такие неполадки, которые грозили сорвать полет.

Наконец, был назначен третий вылет. На аэродром, как всегда, приехал Климент Ефремович. Как и в прошлые вылеты, он внимательно расспрашивал инженеров о состоянии машины, подробно интересовался, готов ли экипаж.

Целые сутки мы держались в воздухе, методично выполняя маршрут по заранее намеченному треугольнику. Все обстояло хорошо. Только после рассвета погода начала резко портиться. У нас были запасные варианты маршрутов, но мы не уходили от основного и, лавируя среди облаков, гроз, пробивая иногда очень сильные дожди, ходили по заданному треугольнику. К вечеру погода настолько испортилась, что держаться на основном маршруте было невозможно. По радио получили с земли указание от штаба руководства: «Следовать в район Ростова». Там был один из запасных вариантов маршрута и держалась сносная погода.

От Московского аэродрома мы взяли курс на Ростов. Быстро темнело. В сумерки прошли Коломну и уже ночью подошли к Рязани. Летели в дождь. Погода портилась с каждой минутой. Мы решили пробить толстый слой слоисто-дождевых облаков и лететь над ними к Ростову. Пробили облака и вышли на высоту [60] 3500 метров. Спокойно, тихо. Над нами чистое звездное небо. А внизу громоздятся дождевые осенние слоистые облака.

Мы отошли километров 100 от Рязани. Уже прошло 42 часа с момента нашего вылета. Неожиданно стал сдавать мотор. Беспорядочная работа и частые оглушительные выхлопы в карбюратор свидетельствовали а крупных неполадках в моторе. Мы не сразу догадалась, что бы это могло быть. Через минуту с правой стороны из мотора стали выбрасываться огромные яркие языки пламени. С левой стороны вылетали снопы искр. Это нас совсем озадачило. Языки пламени были длиннее, чем самолет. Они словно лизали машину и, казалось, она вот-вот вспыхнет. А в самолете было еще больше двух тонн бензина. Через минуту пламя увеличилось. Искры огромной лентой стлались сзади самолета. Создавалось весьма серьезное положение. Мы открыли все люки и приготовили парашюты, хотя каждый из нас сознавал, что если самолет, эта летящая цистерна с бензином, вспыхнет, то прыгать будет поздно.

Положение осложнялось тем, что полет происходил в темную осеннюю ночь, вдали от населенных пунктов и аэродромов. Сесть было некуда. Лететь к какому-либо аэродрому с пылающим мотором невозможно. Мы с большим трудом пробивали облака вниз. Машину швыряло из стороны в сторону, как щепку на воде. От неправильной работы мотора самолет сильно трясло. А искры все сыпались, и пламя стлалось за нами, обозначая путь самолета в ночном, затянутом облаками небе.

В самый серьезный момент я простукал по радио в Москву сообщение о том, что у нас сдал мотор, и кратко изложил обстановку. Сейчас же последовал ответ. Но в это время мы пробивали облака, сильные разряды мешали слышимости. Ответ удалось принять не полностью. Радио гласило: «Всем остав… лет… парашютах. 122-123». Цифры обозначали закодированные подписи наркома обороны и начальника воздушных сил, Было ясно, что руководство штаба предлагает немедленно оставить самолет и спуститься на парашютах.

Но легко сказать - оставить самолет. Сколько времени и сил вложено нами в эту машину, в мотор, в тщательно подготовленное оборудование, оснащение [61] самолета… И все это должно погибнуть? Ни за что! Надо спасти, чего бы это ни стоило. И тут я покривил душой: я не сказал никому ни слова о радиограмме штаба… Выйдя под облака, мы с большим трудом тянули к Рязани. Дождь, тьма, ничего не видно. Попрежнему хлещет пламя из мотора, попрежнему сыплется фейерверк искр. Вот-вот самолет загорится. Высота катастрофически падает.

Мы сбросили ракету, чтобы разглядеть местность под нами. Может быть, найдется подходящее место, где можно сесть, хотя бы ценой небольшой поломки? Ярко вспыхнула ракета. Как нарочно: под нами торфяное болото. Ничего не оставалось, как всеми правдами и неправдами лететь в Рязань.

По расчетам Рязань должна быть близко. Но ее не видно. Проверяю расчеты, вычисления. Пламя еще интенсивнее вырывается из мотора огромными сверкающими клубками. В темноте это очень эффектно, но нам не до зрелищ. Высота упала до 100 метров. Рязани не видно. Сильно ослепляет пламя из мотора. Мы начали беспокоиться - туда ли идем. Десятки раз проверяю расчеты.

Случайно, отвернув самолет от курса, мы увидели совсем близко огни довольно большого населенного пункта. Это была Рязань. Идя на малой высоте, мы не видели города из-за капота мотора, который на этой машине сильно ограничивал видимость. Фигурально говоря, ползком, - так незначительна была высота, - в тумане, с большим трудом добираемся до города.

На аэродроме прожектора, костры и фонари. Мы не заставляем себя долго ждать. Скорей заходим на посадку и, зная, что аэродром небольшой, приземляемся еще до его границы. Машина бежит под уклон. Бежит долго. Мелькнули костры и площадь, освещенная прожекторами. И снова нас обнимает тьма осенней ночи. Наконец, самолет останавливается в двадцати шагах от обрыва. Усталые после невероятного напряжения, выходим из машины. Штаб руководства из Москвы вызывает нас к прямому проводу… [62]

Мировой рекорд

Только в сентябре 1934 года нам удалось установить задуманный рекорд.

Вылетели на рассвете. Мы должны летать по треугольнику Москва - Рязань - Тула - Москва. Весь день держалась вполне приличная погода. Мы спокойно ходили по основному маршруту. Мотор работал хорошо. Самолет вел себя отлично. Через каждые три часа разговаривали с землей по радио. День прошел незаметно. Наступил вечер. Надвигалась ночь. Погода стала значительно хуже. Мы продолжали лететь по тому же треугольнику, забравшись на высоту до четырех тысяч метров и выйдя выше облаков. Ночь длинная, осенняя. Мы подолгу не видели земли. Лишь временами сквозь небольшие окна в облаках показывались огни какого-нибудь населенного пункта.

Утро мрачное, мглистое, холодное. Облачность еще гуще и плотней заволакивала землю. Штаб руководства сообщал нам неутешительные сведения о погоде. Мы уже подумывали о том, что следовало бы уйти от основного треугольника на запасный маршрут. Запросили погоду, но оказалось, что непогода хозяйничала и на запасных вариантах. Мощный циклон застилал всю европейскую часть СССР, Крым и Кавказ. Оставалось одно - держаться здесь, поблизости Москвы. В середине второго дня погода окончательно испортилась. Мощные дождевые и грозовые облака густо нависли над землей и в некоторых местах почти касались ее. Лил обильный дождь. Проходили грозы. Верхний слой облаков простирался до пяти, а местами и до семи тысяч метров. [63]