Валерий Перевозчиков - Возвращение к Высоцкому Страница 16

Нас окружало много замечательных людей. Например, участковый Гераскин. Роскошный мужик с буденновскими усами, он очень часто нас навещал в связи со всякими жалобами на нас. Когда мы только переехали в новую комнату (а курили все нещадно), наша единственная постоянная дама, прибираясь, не учла, что окна теперь выходят уже не во двор. И, смахнув со стола кучу окурков, вывалила все это за окно. А за окном — Садовое кольцо… Звонок в дверь, дама спряталась в шкаф. Участковый, товарищ Гераскин, вошел вместе с пострадавшими, усыпанными пеплом, стал шуметь. За столом в это время сидели только трое, потому что четвертый как раз перед самым происшествием сказал: «Вы мне все надоели», — и лег на диван спать. А поскольку спать ему мешали, он забрался внутрь дивана. Когда начался весь этот страшный гвалт, в самую решающую минуту приоткрылся диван, и оттуда показалось лицо… Тут даже видавший виды Гераскин отступил в коридор со словами: «Ну уж это чересчур!»

Вообще-то Гераскин очень часто выручал нас, когда кто-то за что-то попадал в милицию, выпивал с нами, рыдал, рассказывал свою фронтовую биографию, очень интересную — как был в штрафном батальоне и так далее.

Помню, как Володя Акимов поступал во ВГИК. В райвоенкомате был такой майор Толпегин. Только на моей памяти наш друг получил четырнадцать «последних серьезных предупреждений» из военкомата по поводу неявки на призывной пункт. Во ВГИК Акимов в итоге поступил, а Толпегина за то, что так и не смог привлечь его вовремя в армию, понизили в воинском звании. Позже мы с ним познакомились и даже разговорились по душам. Помню, Володя сказал ему: «Пришел бы просто, выпили, поговорили бы, а то все повестки, повестки!»

В нашей компании многие пели, играли на гитаре. Да еще приводили разных людей, начиная с тех, кто по электричкам пел, и кончая настоящими блатными персонажами. Володя очень любил эти песни. Вы, наверное, помните, какое ошеломляющее впечатление произвели первые песни Окуджавы? Их мы тоже пели. У Володи тогда репертуар состоял не из его песен: «На Перовском на базаре», «На Тихорецкую состав отправится» и другие. Однажды, это уже когда «правда восторжествовала» и к нам вернулась наша квартира на Большом Каретном и мы все стали что-то зарабатывать, произошел такой эпизод. Часов в девять утра раздается звонок — Володя. «Ты дома? Сейчас буду!» Как всегда, первый вопрос: «Что принести?» Он никогда не забывал спросить об этом. Я отвечаю, мол, лежу больной, принеси чего-нибудь поправиться и поесть. Вскоре Володя появился. Что он принес? Пришел с гитарой, которую ему недавно подарили. Поначалу он только постукивал по деке и по струнам, а к тому времени уже научился брать несколько аккордов и очень ловко себе аккомпанировал. Подсел к моей постели, спел песню, сказал: «Это тебе». По-моему, это была одна из первых его песен. А потом вынул две бутылки «Карданахи» и говорит: «Ты знаешь, меня научили, как лихо открывать бутылки». Поставил бутылку на стол, воткнул в пробку вилку: «Сейчас я ее толкну, она упадет, перевернется, ударится донышком, и пробка вылетит сама». Я отвечаю: «Бутылка же разобьется! Я тебя тогда убью». Володя все-таки проделал всю процедуру. Бутылка плашмя упала на пол и разбилась. Володя берет вторую бутылку, собираясь проделать с ней ту же операцию, а сам становится в позу готовности к прыжку — к двери. Бутылка переворачивается, ударяется донышком, пробка вылетает. Володя говорит: «Ну вот видишь! А ты боялся…»

Почти все Володины песни периода Большого Каретного имеют конкретный адрес. Помните «Бить человека по лицу я с детства не могу…»? Как-то мы ехали в троллейбусе втроем: Володя, Миша Туманишвили — он тогда только появился в нашей компании — и я… И когда подъезжали к старой Арбатской площади, в троллейбус ввалилась большая компания. Кто-то из них стал приставать к девушке. Миша, естественно, не мог не заступиться. Они — на него, мы — на них. В общем, началась потасовка. Мы вывалились из троллейбуса на Арбатской площади. Их было больше, я только успевал пригибаться от свистящих кулаков. Володя тоже с кем-то «машется». Я оглянулся назад, там — Миша… Ну все в порядке, думаю, прикрыт, могу заняться передними. И в это самое время очень сильно получаю сзади! Потом, когда все кончилось, я Мише говорю: «Как же так? Ты был сзади, а мне оттуда навесили? Как это называется?» Миша ответил гениальной фразой: «Артур! Люди разные. Ты без размышления можешь ударить любого, а я с детства не могу бить человека по лицу!» Володя просто покатился со смеху: «Миша, родной! О таких вещах заранее предупреждать надо!»

К ранним блатным песням Володи отношение разное, не все их принимают. Я же их очень высоко ценю. В Ленинграде живет один мой родственник. Я ему дал в свое время переписать так называемую «золотую пленку» (мы уже тогда ее так называли) — записи первых Володиных песен на нашем первом магнитофоне «Спалис». На этом магнитофоне и были записаны все первые песни Володи. Тогда он пел иначе, чем позже, — у него еще не было хрипоты, многие песни иначе звучали, во многих были совершенно другие куплеты. Это все было записано тогда и переписывалось только два раза. Так вот ленинградский родственник позвонил мне три года назад и сказал: «Слушай, помнишь, ты мне давал пленку? Она у меня так и хранится с тех пор». Я сказал: «Береги ее, я приеду». Когда я приехал, его не было в Ленинграде. Он по роду своей работы уезжает в трех-четырехмесячные командировки. Потом это как-то замоталось, у меня так и не дошли руки. А там есть песни, которых нет ни у кого.

Смерть Володи объединила людей самых разных. Сначала казалось, что образовалось такое же, как прежде, только новое братство — все горели желанием что-то сделать для увековечения его памяти, когда все стали собирать его записи. Как и многое в жизни, это оказалось иллюзорным… Но все же многое удалось сделать — удалось собрать довольно полную фонотеку, собрать и сохранить его литературный архив, фотоархив. Но и в этой довольно полной фонотеке нет «золотой пленки»…

Володя в короткий срок успел сделать то, что другие делали годами и десятилетиями, а теперь говорят: «Ах, как несчастливо сложилась его судьба!» Почему же несчастливо? Когда говорят, что у Володи была трудная, несчастливая биография — тошно слушать. Жизнь у него была трудная, но ведь это входит в «условия игры». Потому что жизнь — это вообще не самый лучезарный процесс. У него была нормальная жизнь, а в последние годы — невероятно счастливая. Он очень многое успел сделать, он был безмерно любим народом. Все эти разговоры: «Ах, мешали, ах, не давали!» — пустопорожние. Ну мешали, ну не давали. Но это же в порядке вещей для истинного поэта.