А. Передрий - Владимир Высоцкий. Сто друзей и недругов Страница 16

...Понимаю, нужно ближе к «Рингу», а я все на Высоцкого ссылаюсь. Но по-другому не получается. Это классика бардов.

Недавно слышал Розенбаума по радио. Опять оправдывается: «Вышли мои песни из-под контроля... Читайте Бабеля...» Читаем, Александр Яковлевич, давно читаем. И молодые, кому надо, прочтут. Только не надо Бабелем прикрываться. За каждый поступок человек должен отвечать сам...»

Розенбаум уже более 25 лет (!) доказывает журналистам и читателям, что «Максимова тогда все вырезала», и в эфир попал монтаж ринга. Не «открещивался» он от своих «жанровых» песен, и то, что их-де сравнили и сравнивают с ранними песнями Высоцкого, — только заслуга и хвала автору, а никак не сравнение в отрицательную сторону!.. Что называется — иные времена, иные мнения.

Другие музыковеды, описывающие события осени 1986 года на «Музыкальном ринге», подвергли литературно-критическому разбору лирические песни, исполненные автором в тот вечер. В частности, под «каток» критики попала «безобидная» (но только на непосвященный взгляд!) песня Александра Розенбаума «Коллаж». И тут не обошлось без проведения аналогий с песнями Владимира Высоцкого: «Чтобы воспринимать авторскую песню сегодня, нужно иметь достаточно высокий уровень образованности. Ассоциативный ряд не прост: для того, чтобы слушать «Коллаж» Розенбаума, нужно, по крайней мере, быть знакомым с этим искусствоведческим термином, который по-французски означает «склейка». Иначе не понятно, почему эта песня поется на три разных мотива. Но не только это, сам поэтический текст клочковат, с точки зрения образной системы и, вероятно, обозначает отрывочность воспоминаний детства у взрослого человека...

У первой части «Коллажа» нет своего конца:

...Мы часто вспоминаем дни далекие, когдаКатались у удачи на запятках,Не знали слова «нет», хотели слышать только «да»И верили гаданию на святках...

«Ностальгия» означает «тоска по родине», но слово это применяется и в другом смысле — как «тоска по невозвратно ушедшему», особый, прекрасный род душевной болезни. Эта позиция несколько слабее, чем активная мужественность у Высоцкого в той же «Балладе о детстве» — и тут, пожалуй, можно согласиться с тем агрессивным молодым человеком, который на «Ринге» кричал о том, что авторская песня не отражает интересы молодых. По отношению к циклу «вспоминательных» песен это справедливо.

...Мы часто вспоминаем наши старые дворы,А во дворах — трава, скороговоркой,Как были коммуналки к нам ревнивы и добры,Когда мы занимались в них уборкой.

(А это уже — «вклейка» из Высоцкого: помните его знаменитое «На 38 комнаток всего одна уборная»? Или вот, ниже, — из «07»: «Ну, здравствуй, это — я!»)

...Мы часто вспоминаем наших мам далекий смехИ боль потерь, и первые победы,И в трубке телефонной, сквозь пургу и треск помех,Родной далекий голос: «Милый, слышишь? Еду!..»

По сравнению с позицией Высоцкого позиция Розенбаума выглядит более слабой. Это проявляется, в частности, в большом количестве «прошедших времен», но в этом прошедшем времени тоже есть свое прекрасное — даже если есть усталость (и даже если эта усталость чуть-чуть красивее, чем настоящая)...»

Кстати: если условно «разбить» «Коллаж» на составные части, то выяснится, что Александр Яковлевич «слепил» его по меньшей мере из трех своих известных песен — «Лиговка», «На улице Марата» («На бывшей Грязной...») и «Умница». В последние годы, поработав над редакцией «Коллажа», автор вставил в него еще и «Восьмерочку». Весь перечисленный ряд смело можно отнести к «жанровым», как называет их Розенбаум, «ранним» его песням. Которые музыкальные критики так любят сравнивать с песнями «раннего» Владимира Высоцкого. И искать «влияние» одних на другие.

Вот и Н. Шафер в довольно объемном исследовании «О так называемых «блатных песнях» Владимира Высоцкого» целую главу (!) в нем посвящает этому сравнению и влиянию. Высоцкого на Розенбаума...

«Заглянем в «Словарь русского языка» С. И. Ожегова: «БЛАТ... Условный язык (арго) воров... Блатная музыка (воровское арго)». Справка эта помогает уточнить, какие конкретно песни Высоцкого могут быть предметом анализа в данной статье...

Итак, в первую очередь нас интересуют песни, воссоздающие многослойный уголовный мир и знакомящие слушателей с «философией» его неординарных представителей. Среди героев Высоцкого, с одной стороны, сложные личности, вступившие в конфликт с властями и общественным укладом жизни, с другой — безнравственные мерзавцы, цинично попирающие честь и достоинство человеческой личности, хулиганы, убийцы, предатели.

Не всякая песня с тюремной тематикой относится к категории блатных. Было бы нелепо причислить к этой категории, скажем, антикультовую «Баньку по-белому». И наоборот, чувствительная «Татуировка», не имеющая никакого отношения к тюремной тематике, — несомненно, «блатная» песня, так как мироощущение и экспрессивность переживаний лирического героя, а также сам интонационный строй песни роднят ее с уголовным фольклором...

Что можно сказать по этому поводу? Песни нашего барда настолько многослойны, что самый неискушенный слушатель что-нибудь из них да извлечет — пусть поверхностно, пусть только по-скоморошьи. Результаты бывают и огорчительными — я имею в виду те случаи, когда Высоцкий становится объектом повышенного интереса примитивистов, прельщенных показной развязностью персонажа и не видящих за этой развязностью ни второго, ни тем более третьего плана. Но если примитивистам еще можно простить такой, мягко выражаясь, односторонний подход к творчеству барда, то как можно простить интеллектуалам С. Куняеву и В. Бондаренко суждения о сознательном служении Высоцкого многоликому обывателю? Что это: полное совпадение вкусовых ощущений у «шашлычников» и у многоуважаемых интеллектуалов или сознательная клевета на знаменитого барда?

Подобное обвинение трудно выдвинуть даже против ранних блатных песен Александра Розенбаума, хотя они дают гораздо больше оснований для этого. Мы ведь знаем, что Розенбаум сегодня «стесняется» петь свои ранние песни, а Высоцкому до конца своих дней стесняться было нечего. Но чтобы выяснить истину до конца, необходимо, я думаю, именно сейчас сопоставить ранние песни Высоцкого и Розенбаума. Это тем более необходимо, что определенная часть бывших поклонников Высоцкого с легкостью переключилась на Розенбаума, и даже нашла в его лице «заменителя» умершего барда. Мне придется сейчас привести полностью три песни — две Высоцкого и одну Розенбаума. Может быть, это неэкономично, но, во-первых, песни не слишком большие, а во-вторых, они должны предстать перед читателями без сокращений, - чтобы вывод, сделанный мной, не оказался навязчивым.