Леонид Гроссман - Пушкин Страница 16

Вся церемония вообще, казалось, продолжала богослужение. Два адъюнкт-профессора, раскрыв огромный фолиант в золотом глазетовом переплете с царским вензелем и двуглавым орлом, с торжественным видом держали его перед директором департамента министерства народного просвещения Мартыновым. Эту грамоту, дарованную лицею, сановник из семинаристов зачитывал высоким надтреснутым голосом. Пушкину казалось, что здесь намеренно приводят образцы комического старого слога («ныне отверзаем новое святилище наук…» и пр.).

Сейчас же после Мартынова выступил директор лицея Малиновский, занимавший до тех пор скромные должности в архивах и консульствах. Этот малозаметный чиновник, любивший переводить библию и псалтырь, совершенно растерялся, впервые выступая в «высочайшем» присутствии. Он был бледен, как смерть, и, «чуть живой», прерывающимся от волнения голосом читал по бумажке приветствие, написанное для него тем же Мартыновым. Речь этого члена «библейского общества» изобиловала архаическими метафорами, вроде «на пользу сего нового вертограда» или «все отечество возрадуется о плодах его». Торжественному славянизму стиля вполне соответствовал и верноподданнический тон приветствия, призывавшего юношей стать «верными служителями престола монаршего».

Гораздо увереннее выступил конференц-секретарь лицея профессор русской и латинской словесности Кошанский. Он был воспитанником Московского университетского пансиона, окончил два факультета, имел ученую степень «изящных наук магистра и философии доктора». Кошанский переводил греческих поэтов, считался прекрасным декламатором и хорошо владел своим голосом. Именно ему было поручено представить царю всех служащих и воспитанников лицея.

В гулкой тишине конференц-зала из уст Кошанского впервые прозвучало имя Александра Пушкина. Из группы школьников вышел «живой, курчавый, быстроглазый мальчик» и с установленным поклоном приблизился к столу между двумя колоннами, где расположились высокие гости.

Александр Павлович впервые увидел Пушкина.

Вслед за обрядом представления выступил адъюнкт-профессор Куницын, прочитавший свое «Наставление воспитанникам Царскосельского лицея». После дребезжащего дисканта Мартынова и прерывистого шопота Малиновского «чистый, звучный и внятный голос» нового оратора приковал всеобщее внимание.

Парк и большое озеро в Царском Селе.

С картины маслом А. Е. Мартынова (1815).

Сады прекрасные, под сумрак ваш священныйВхожу с поникшею главой.

Куницын впоследствии сыграл несомненную роль в развитии передовых общественных идей лицеистов, и это послужило возникновению некоторой легенды о его первом выступлении. Следует восстановить подлинную картину. Позднейшее свидетельство Пущина (написанное почти через пятьдесят лет) о том, что в продолжение всей речи Куницына «ни разу не было упомянуто о государе», опровергается сохранившимся текстом его «Наставления». Оно служит лучшим доказательством того, как стеснен и подавлен был официальными требованиями молодой ученый и как беспрекословно он должен был подчиниться принятому шаблону выступления в «высочайшем присутствии»[8].

Отсюда и грузная архаичность его ораторского стиля. Ни в чем не нарушая установленного тона казенных приветствий, профессор нравственных наук сохранил в своем слове все приемы старинного красноречия с его риторическими вопросами и торжественными возгласами («сие святилище», «се дети ваши, мои возлюбленные чада…» и пр). Речь его отзывалась проповедью и никак не могла понравиться раннему питомцу Мольера и Вольтера, уже полюбившему прекрасную простоту и прозрачность слова, выражающего искреннюю и свободную мысль.

Выступление Куницына заслужило «полное одобрение монарха» и доставило профессору первый орден «в знак благоволения государя по случаю речи, произнесенной на торжественном акте открытия лицея» (за этим последовал орден следующей степени и алмазные знаки к нему) Такой же хвалебный отзыв «Наставление воспитанникам» получило и от другого «высокого» слушателя — наследника Константина.

Празднество открытия лицея продолжалось неофициально обедом в присутствии гостей и закончилось иллюминацией. На балконе дворцовою флигеля светился транспарант, изображающий вензель «августейшего основателя лицея» среди цветочных гирлянд, лавров и миртов.

От всего торжества веяло холодом и скукой. Но вокруг расстилались сады, разбитые замечательными мастерами парковой архитектуры. Пушкина влекло в эти ро-щи, украшенные статуями, к этим озерам, отражающим мраморные обелиски. Его пленял осенний северный пейзаж, несколько матовый и унылый, но оживленный созданиями стройного классического искусства. Пушкин всегда считал, что именно здесь, в этих «садах лицея», к нему впервые стала являться Муза.

IX

ДРУЖНЫЕ МУЗЫ

10 декабря 1811 года Сергей Львович впервые посетил своего первенца в лицее. Он нашел его сильно изменившимся. Мальчик был облачен в синий мундир с красным воротником и золотыми пуговицами, придававший ему странно официальный вид. Недавний беспечный участник детских игр в бутурлинском саду принадлежал теперь к маленькой замкнутой общине с ее особыми нравами и правилами поведения. Он пил за обедом портер, как кембриджский студент, состоял под надзором туторов, то-есть профессоров, не прекращавших общения с учениками и вне классов, носил по праздникам белый жилет и треуголку, учился фехтовать на эспадронах. Вместо просторной детской в особняке у Яузы он занимал теперь небольшую комнатку на четвертом этаже дворцового флигеля, полуотгороженную от такой же соседней кельи легким простенком, с решеткой под потолком. Вырабатывая внутренний распорядок жизни лицея, министр Разумовский, наряду с некоторыми обычаями английских колледжей, ввел порядок католических закрытых школ с их строгой ночной изоляцией воспитанников; на этом особенно настаивал Жозеф де-Местр.

В таких одиночных камерах была расселена ватага подростков, принадлежавших не столько к «знатным фамилиям», сколько к среднему служилому дворянству. Несколько аристократов и несколько разночинцев (по своим дедам) не могли видоизменить основную социальную физиономию первого лицейского курса. Среднее дворянство — слой, к которому принадлежали Радищев, Карамзин, Дмитриев, Батюшков, — начинало строить русскую литературу, а в лице некоторых своих представителей и вырабатывать оппозиционные идеи. Неудивительно, что среди первых лицеистов оказалось несколько поэтов, что в среде подростков с самого начала их пребывания в лицее возникли литературные соревнования. Двенадцатилетние мальчики стали издавать рукописные журналы, печататься в крупнейших изданиях, а несколько позже принимать участие и в некоторых вольных кружках. Это была совершенно новая идейная и творческая атмосфера, сильно подвинувшая развитие Пушкина-поэта.