Виктор Михайлов - Повесть о чекисте Страница 16

— От имени кого будет обращение? — спросил Берндт.

— Подпишем так: «Немецкие патриоты». Или: «Патриотическая группа советских немцев». Помни, Артур, листовка должна быть убедительной, сильной, а главное, краткой! С лаконичностью телеграммы! Хорошо?

— Попытаюсь.

— Жене ни слова. Для нее ты можешь оставаться «немецким прихвостнем», это даже лучше.

От этих слов Берндта покоробило. Николай понял, что сделал ошибку:

— Прости, Артур, кажется, я сказал глупость...

— Сказал правду. Сейчас я принесу бутылку вина...

Николай не собирался засиживаться, но отказаться было нельзя.

Артур принес бутылку и налил полные стопки вина.

— Вот ты хочешь выпустить листовку, — прихлебывая маленькими глотками вино, сказал Артур. — По-моему, это полумера. Они от нас отмахнутся, как от назойливой мухи. Врага надо уничтожать, взрывать военные учреждения, солдатские казармы, склады боеприпасов, горючего, совершать диверсии!

— Ты прав, Артур, все это надо, и это они получают полной мерой. И поезда летят под откос, и пылают баки с горючим, и смертельная пуля мстителя подстерегает каждого из них. К счастью, силы нашего сопротивления не исчерпываются Берндтом и Гефтом. И все-таки значение листовки огромно. Пользоваться радио запрещено под угрозой смерти, печать в руках оккупантов. Целые дни население города кормят ложью и клеветой под пресным соусом военных маршей. И вдруг — листовка! Сводка Совинформбюро! Уже сама по себе листовка — свидетельство борьбы, а правда?! Правда с быстротой света распространяется по всему городу. Правда дает надежды, силы!..

Раздался резкий стук в дверь.

Артур вскочил и прежде всего спрятал паяльник. Заметно побледнев, он вышел в прихожую и распахнул дверь.

На пороге стояли человек в форме СС и жандарм.

— Герр Берндт? — спросил эсэсовец, заглядывая в список.

— Да, я Артур Берндт... — высказанное минуту назад решительное требование террора уступило место растерянности. — Прошу вас, заходите! — сказал он и пропустил эсэсовца вперед.

— Благодарю! — он вошел в дом, а жандарм остался на лестнице.

— С кем имею честь? — спросил эсэсовец, увидев в комнате Гефта.

Гефт молча показал удостоверение и любезно предложил:

— Стакан сухого вина?

Эсэсовец кивнул головой.

Артур принес еще одну стопку и налил в нее вина. Рука его дрожала.

— Гауптшарфюрер[11] «Фольксдейче миттельштелле» Франц Вебер! — представился он. — По заданию оберштурмфюрера Гербиха я проверяю политическую лояльность лиц немецкого происхождения:

— Ваше здоровье, господин Вебер! — поднял стопку Гефт.

— Ваше! — ответил эсэсовец. Он выпил до дна, поставил пустую стопку на стол, открыл кожаный портфель и, просматривая анкету, спросил: — Вам, герр Берндт, принадлежит торговое заведение на Люстдорфской линии?

— Да, небольшое торговое заведение... — ответил Берндт, он все еще был взволнован.

— Мы поддерживаем частную инициативу, но истинный немец, да еще с дипломом инженера, мог бы принести бо́льшую пользу рейху, выполняя работу по своей специальности.

Гефт видел оберштурмфюрера Гербиха только мельком и в полутемном коридоре «Миттельштелле», но Франц Вебер явно во всем подражал своему начальнику: он был так же подстрижен ежиком, носил такие же усы щеточкой, казалось, что и глаза у него такие же, как у Гербиха, — голубовато-серые.

— Вы не состоите в «Союзе немцев Востока», вы не посещаете курсы немецкого языка, — монотонно перечислял Вебер, — вы игнорируете военные усилия третьего рейха...

— Господин гауптшарфюрер, — видя состояние Берндта, вмешался Гефт, — смею вас заверить, что инертность моего коллеги Берндта имеет веские основания. Он страстный поклонник фюрера, но... Артур Берндт тяжело болен... Туберкулез, неизлечимая форма...

Вебер резко встал, брезгливо, двумя пальцами взял стопку, из которой пил, и посмотрел ее на свет, словно рассчитывая увидеть палочки Коха. Захлопнув портфель, зажав нос платком, он рявкнул:

— В течение пяти дней представить медицинскую справку! Честь имею!

Артур было хотел проводить Вебера, но Гефт опередил его и вышел вслед за гауптшарфюрером.

— Что теперь будет? — спросил Артур, когда Николай вернулся.

— Ничего не будет, — Николай налил в стопки вина. — Придется доставать тебе медицинскую справку.

— Зачем ты это сказал?

— А ты что, хотел в качестве защитника третьего рейха отправиться в Линц, на военную переподготовку? — перебил его Николай. — Давай лучше выпьем, и я пойду.

Они допили вино, оставшееся в бутылке, и Николай ушел. Он направился снова на Арнаутскую. На этот раз Юля была дома. Он попал на лукуллово пиршество: кукурузные лепешки, жаренные на подсолнечном масле.

Следуя приглашению, Николай оказал честь лепешкам, но совесть его была неспокойна: Покалюхины жили трудно, нуждались, а он отдал половину продуктов чужому человеку Глафире Вагиной.

«Юля человек сильный, вряд ли она приняла бы мою помощь, — успокоил он себя. — Да и Глашу поддержать надо было. Суть дела не в продуктах, важно, что прислал их Яков».

Когда они остались , одни — Софья Ильинична ушла на кухню мыть посуду, — Николай рассказал о трудностях с передачей информации.

— Понимаешь, Юля, мне необходимо повидаться с одним человеком, его имя — Александр, фамилия — Красноперов, насколько я помню, он должен был открыть в городе посредническую контору, в крайнем случае можно разыскать его через Шульгину. Запомни пароль: «Есть небольшая партия маслин, цена сходная». Ответ: «Таким товаром не интересуюсь. Нет ли строительных материалов?» Договорись с ним о встрече — дне, времени и месте. Хорошо продумайте место встречи, оно должно быть безопасным и удобным для обоих...

— Хорошо. «Есть небольшая партия маслин, цена сходная», — повторила она. — «Таким товаром не интересуюсь. Нет ли строительных товаров?..»

— Строительных материалов, — поправил ее Николай.

— «Нет ли строительных материалов?..» Несколько дней ушло у Юли на то, чтобы увидеться с Красноперовым. Она узнала адрес Шульгиной и два вечера наблюдала за домом, пока не дождалась Александра.

Встреча была назначена в церкви святой Марии Магдалины во время панихиды по случаю двадцатипятилетия со дня казни в Екатеринбурге последнего русского венценосца Николая II и его семьи.

Направляясь на встречу, Гефт понимал всю шутовскую сущность этой панихиды. Он встретил людей, убеленных сединами, бывших офицеров царской армии, на их лицах была вежливая скорбь и сознание особой ответственности, возложенной на них историей. Особенно «прыгал в глаза» бывший подполковник Пустовойтов. В советской Одессе он служил дворником одного из коммунальных домов. Теперь господин Пустовойтов вылез как таракан из щели и расправил усы. Не один он, много их, таких же бывших...