Дмитрий Табачник - Петр Столыпин Страница 16

Однако «Временные правила» действовали лишь до октября 1905 года. В первую очередь университетской автономией воспользовались революционные партии, сделавшие высшие учебные заведения площадкой для антиправительственных митингов. Полиция здесь была совершенно бессильна – она не могла войти без разрешения ректоров, а последние вполне отдавали себе отчет, что за подобное разрешение могут заплатить жизнью – террористы в отношении ученых мужей никаких сантиментов не испытывали. В конечном итоге это привело к тому, что 14 октября правительство временно закрыло высшие учебные заведения, а после возобновления их деятельности «Временные правила» фактически не применялись.

Возвращение Столыпиным признания правительством автономии высших учебных заведений было важным не только для дальнейшего развития высшей школы. Одновременно премьер демонстрировал, что Совет министров настолько уверен в своих силах, необратимости поражения революции и успокоения страны, что не боится полноценной университетской автономии.

На антистолыпински настроенную II Думу выступление главы правительства произвело, без преувеличения, огромное впечатление. Петр Аркадьевич докладывал царю: «Настроение Думы сильно разнится от прошлогоднего, и за все время заседания не раздалось ни одного крика и ни одного свистка».

Правда, признание масштаба Столыпина как государственного деятеля, человека воли и действия нисколько не смягчило думскую оппозицию в отношении проводимого им курса. Скорее, напротив. Понимая, что столыпинская политика не может быть реализована без ее творца и вдохновителя (что впоследствии подтвердилось в полной мере), левые и кадеты делали все возможное и невозможное, чтобы устранить от власти председателя Совета министров.

Приведем оценку сложившейся ситуации со стороны одного из наиболее информированных и компетентных свидетелей событий – видного октябриста (единственная политическая партия, почти в полной мере осознававшая всю грандиозную важность столыпинских реформ) Никанора Васильевича Савича: «Положение стало явно нетерпимым. Встать на путь соглашения (Савич имеет в виду под «соглашением» капитуляцию. – Авт.) с Государственной Думой такого состава Верховная власть явно не могла, это было бы равносильно отказу от своего собственного бытия, от своей исторической роли, это привело бы к крушению государственности, к распаду России».

Столыпиным был сделан выбор, и как нельзя более кстати он получил в свои руки чрезвычайно убедительный довод для получения царского решения о роспуске. Речь шла о раскрытом охранным отделением факте агитации членов думской социал-демократической фракции в войсках, конечной целью которой была подготовка вооруженного восстания. Как правило, большинство историков склонны называть это «выдумкой» или даже «провокацией» Столыпина, не приводя при этом никаких доказательств. На самом деле, глава правительства действительно пресек подготовку социал-демократами восстания в войсках, что не могло бы терпеть ни одно правительство, даже самое демократическое. Да и не в характере Столыпина было прибегать к фальсификации – он мог быть жесток, но к бесчестным методам не прибегал никогда.

Председатель Совета министров вынес на рассмотрение II Думы требование дать согласие на арест членов социал-демократической фракции. Разумеется, премьеру было известно, что правительственное требование поддержат только немногочисленные правые и октябристы, и дальнейшее развитие событий было ему понятно заранее. Руководство II Думы (председателем которой был кадет Федор Александрович Головин) не дало ответа в обозначенный законом срок, что уже само собой являлось открытым вызовом правительству. Понятно, что это фактическое отклонение выдвинутого требования без немедленной ответной реакции стало бы огромным ударом по престижу правительства и лично Столыпина. Исходя из этого, председатель Совета министров обратился к императору с предложением немедленно, не дожидаясь более чем предсказуемого решения специально созданной думской комиссии, распустить Государственную думу. Как и в случае с I Думой, Николай II долго колебался, но поздно вечером 2 июня окончательно согласился.

Роспуск II Думы дал возможность правительству арестовать социал-демократических депутатов (которые впоследствии были осуждены Особым присутствием Сената, большинство – к каторжным работам). Но, конечно же, главным для Столыпина был не роспуск II Думы (хотя понятно, что все надежды на сотрудничество с ней были полностью утрачены), а изменение закона о выборах.

Суть нового закона о выборах в Государственную думу (разработанного под личным руководством Столыпина его ближайшими сотрудниками в МВД и введенного Николаем II чрезвычайно-указным порядком) заключалась в следующем: количество выборщиков от крестьян уменьшилось с 44 % до 22 %, а от городских рабочих – с 4 % до 2 %. Резко сокращалось количество мест в Думе от наиболее антиправительственно настроенных или полностью не подготовленных к введению парламентских выборов регионов – Средняя Азия была полностью лишена представительства, значительно уменьшилось количество депутатов от царства Польского (12 вместо 36) и Кавказа (10 вместо 29), число городов с прямыми выборами было уменьшено с 26 до 5. Кроме того, было уменьшено и общее количество парламентариев – с 524 до 442.

Юридически действия императора (а по сути председателя Совета министров) можно характеризовать как государственный переворот (правовое обоснование Манифеста 3 июня не выдерживает никакой критики), но в данном случае речь шла о выборе меньшего из зол. Столыпин осознавал, что без принятия нового закона о выборах, который позволит сформировать конструктивно настроенную Думу, речь могла идти только о двух вариантах развития событий – дальнейшем нарастании хаоса или полной ликвидации молодого парламентаризма и других демократических институтов. Оба варианта были для главы правительства категорически неприемлемы, что и вынудило его инициировать более чем сомнительное с правовой точки зрения решение. Следует учесть также то, что огромная часть населения империи (в значительной степени полностью неграмотного) действительно была совершенно не подготовлена к введению парламентаризма. И не приходилось говорить о том, что оно будет в состоянии выразить на выборах свои подлинные интересы, а не станет объектом манипулирования (как со стороны революционеров, так, кстати, и самих властей). Нельзя было за несколько месяцев безболезненно ввести в недавней самодержавной монархии институты парламентаризма, которые в европейских странах развивались на протяжении столетий.