Яков Наумов - Чекистка Страница 16

Утро было теплое и немного туманное. Когда туман рассеялся, небо стало прозрачно-голубым.

Еще издали Вера увидела на крыльце школы молодую женщину в платочке. Подошла ближе — знакомое лицо. На вид учительнице лет двадцать пять. Одета по-городскому, но просто. Лицо открытое, румянец во всю щеку.

«Где она видела эти пышущие здоровьем щеки? — Вера никак не может вспомнить. — Лицо безусловно знакомое».

— Не узнаете? — лукаво улыбается учительница. — У Митрехиной[13] на Рыбнорядской встречались, — напоминает она.

До Насти Румянцевой — так зовут учительницу — уже дошли слухи о прибытии в имение строптивой племянницы помещика. Учительница постарается с первой же оказией сообщить Вечтомову о Вериных злоключениях.

— Только поскорей, — просит Вера. — Невмоготу уже.

Румянцева приглашает в дом.

— Дядюшкины ищейки могут пронюхать, — говорит Вера. — Как-нибудь в другой раз под вечер обязательно выберусь, — обещает она.

Воспользовавшись отъездом дядюшки на охоту, Вера направляется в деревню. Бегом проносится она по парку. Приблизившись к школе, осмотрелась: как будто никто не видит. Совсем стемнело. Вера стучит. В комнате людно. Вера здоровается. Воцаряется неловкое молчание. Прерванный разговор никак не возобновляется. Вера ощущает холодок отчуждения и уже жалеет о приходе. Положение выправляет хозяйка.

— Товарищи, — говорит она, — наша гостья только что из губернии. Попросим ее рассказать о новостях.

Все поворачиваются к вновь прибывшей. Вначале Вера смутилась, но быстро оправилась.

Тихо, спокойно она начинает рассказывать о пребывании в тюрьме, о том, что в имение доставлена силой, на выучку, под надзор дядюшки. Затем рассказывает о товарищах по тюрьме, о их стойкости.

Теплеют глаза у собравшихся. Это красноречивее крепких рукопожатий. Только вот кучер дяди Мотков по-прежнему в стороне. Недоверие не исчезло у него.

Дни идут. Но стоит Моткову и Вере встретиться, как оба вспыхивают. Взаимным насмешкам нет конца.

Хитро поглядывая на Веру, Мотков с иронией спрашивает:

— А что, барышня (иначе к Вере он и не обращается), ежели мужички на вашу усадьбу красного петуха пустят?..

— Вы имеете в виду усадьбу помещика Булича, земского начальника, — холодно подчеркивает до предела обозленная его недоверием Вера.

— Почему только его? А именьице вашей матушки Чаадаевой в расчет не идет? Небось жалко: как-никак свое добро?

Вера смотрит на Моткова, видит его ухмылку…

— Представьте себе — не жалко… И вообще запомните: я не из жалостливых… Разжалобить меня не так уж легко. Если вы не болтун, давайте попробуем, пустим вашего петуха, — уже совсем спокойно и вполне серьезно заканчивает Вера.

Мотков поражен. Ничего подобного он не ожидал: «Говорит она ядовито, зло, твердо, и колебаний не заметно».

…Душная летняя ночь. Все благоухает и цветет. Мир и тишина. Но Вере не до этого. Вдвоем с Мотковым ползком подбираются они к скирдам сена. Мотков не верит своим глазам. С открытым ртом, удивленно смотрит он на Веру.

— Ветер западный, в сторону имения, — говорит шепотом Вера. — Со стогов пламя обязательно перекинется на гумна, а оттуда на конюшню, затем на усадьбу. Только лошадей выпустить не забыть бы — животных-то жалко. В доме все спят, — добавляет она после паузы. — Ну, давайте керосин.

Мотков бледен так, что даже в темноте это заметно. Вера берет спички, решительно зажигает. Огонь змейкой бежит по земле все дальше и дальше…

…Горят гумна, служебные постройки, пылает усадьба. К небу вздымается море огня. Тревожно бьют колокола, слышен набат…

Вера с Мотковым верхом на лошадях держат путь к имению сестер Чаадаевых.

Через несколько дней губернская хроника пополняется сообщением о поджоге еще и чаадаевского имения. За ним следует серия поджогов помещичьих имений.

Губернская уголовная хроника трубит о разыскиваемой страшной поджигательнице, руководительнице бунтовщиков Вере Булич[14].

Архиепископ Андрей предает Веру Булич проклятию.

Если бы Вера и захотела по порядку рассказать о событиях, происшедших с ней с того момента, когда она бежала из имения, до того, как, крадучись по ночам, добралась наконец до города, она все равно не смогла бы этого сделать, так все перепуталось в ее голове.

А потом, по-видимому, ей не совсем приятны эти воспоминания. На вопросы товарищей о поджогах имений она неизменно отделывалась лаконичным:

— Бросьте вспоминать эту историю.

Быть может, тут сыграл какую-то роль разговор с Гришей Вечтомовым. Но разве она об этом кому-нибудь скажет? Гриша называет этот случай интеллигентским, эсеровским заскоком. Другая на месте Верочки наверняка разревелась бы. Но не Вера. Она стала только чертовски злой. А тут еще необходимость сидеть на месте. Сначала Вера пыталась бушевать, потом покорилась.

На улице уже зима, а Верочке все равно нельзя показываться на улице. «Страшного поджигателя» продолжают искать. Она может и себя погубить и товарищей подвести. В таких случаях полагается менять местожительство. Сие решено окончательно и бесповоротно.

Станции, полустанки, села, города, поля, леса и снова станции и поля. И всюду, куда ни кинешь взгляд, белый искристый снег.

Вера лежит на полке и внимательно смотрит в окно вагона на серое, холодное небо. Дорога располагает к мечтам и воспоминаниям. Вера думает о жизни без друзей и близких. Жизнь рисуется ей теперь удивительно сложной и несуразной. А в вагоне хорошо, тепло, приятно укачивает. Глаза сами закрываются. «Мама говорила, что в поезде всегда лучше спится». Вера забывается…

— У вас, милая, платок упал. Возьмите.

Вера вздрагивает, открывает глаза. Перед ней молодая девушка с длинной косой, соседка по купе.

— Мерси.

— Хотите чаю?

— Спасибо вам большое.

Вера встала, пригладила волосы, протянула пакетик попутчице:

— Берите, — и сама взяла в рот леденец.

Так состоялось знакомство. Удивительно, как быстро сближает людей дорога. Девушку зовут Катей. Она курсистка, едет домой на рождественские каникулы.

А что ждет в этом городе Веру?

Поезд остановился. Катя пристально взглянула в окно:

— Что-то произошло. Нет, это не остановка. Пойдемте посмотрим.

Девушки вышли в тамбур, открыли дверь. Лицо обожгло ветром.

— Закройте дверь, и так холодно, — раздался за спиной капризный женский голос.

Катя обернулась.

— Катя? Золотая, милая, вы откуда?

Они обнялись и расцеловались.

Капризная дама несколько дней назад выехала из Ярославля и теперь уже возвращалась домой.