Алан Клейсон - Пол Маккартни Страница 16

Некоторые из команд не выдерживали испытания Германией. Для «Twinkle», который только что выпустил хит европейского масштаба «Terry», «это было кошмаром — в основном потому, что я рассчитывал играть одну программу за вечер. Пришлось играть несколько, исполняя одни и те же номера в одной и той же сценической одежде. Именно там и тогда я раз и навсегда покончил с выступлениями — в возрасте семнадцати лет».

Все это чуть не привело к завершению музыкальной карьеры «The Beatles»: они даже не стали скрывать от Бруно Кошмидера, что проводят остальное время работая на его конкурента — клуб Тор Теп. Он пришел в ярость, когда узнал, что менеджер этого клуба переманил ребят лучшими условиями труда и более высокой заработной платой, в то время как они продлили контракт с Kaiserkeller до декабря.

В отличие от Kaiserkeller, где собирались рэкетиры и бандиты, аудитория Тор Теп состояла в основном из молодых людей до восемнадцати лет, которых либерально мыслящие родители подкидывали туда на машинах. Большинство из них забирали до полуночи — в Гамбурге существовал комендантский час, и несовершеннолетним запрещалось находиться в клубах на Гроссе Фрайхайт после полуночи.

Немецкие власти ревностно следили за тем, чтобы подростки вроде Джорджа Харрисона, которому не хватало лишь несколько недель до восемнадцатилетия, были депортированы за пределы страны. Тем временем деятельность Кошмидера вызвала пристальный интерес полицейских, и Джордж вернулся в Англию уже в конце ноября.

«The Beatles», казалось, были вполне подготовлены к тому, чтобы обходиться без него, однако после того, как Маккартни и Бест были также депортированы в Великобританию по ложному обвинению в поджоге, место «The Beatles» в Тор Теп заняли «Jerry and the Pacemakers».

Хотя их также обвиняли в поджоге, Стюарт и Джон были выпущены на свободу сразу после того, как они подписали бумагу о том, что не имеют никакого понятия о вещественном доказательстве, представленном Бруно Кошмидером: обуглившейся тряпице, найденной на месте пожара в Bambi–Filmkunsttheater.

Леннон тотчас же отправился в Ливерпуль вслед за остальными, а Сатклифф остался, переехав жить к Астрид Кирхгерр, немецкой фотохудожнице, с которой он был неофициально помолвлен. Она была своего рода лидером немецких экзистенциалистов, их внешний вид и манера одеваться предвосхитили «готический» стиль конца семидесятых. Как правило, это был черный костюм «унисекс» с белым воротничком в духе денди XVIII века, преимущественно замшевый или бархатный, — хотя вполне подходили и джинсы, ветровка и свитер с высоким воротником. Девушки — «экзи», чтобы казаться более женственными, надевали балетные тапочки, чулки в сеточку и короткую кожаную юбку. Типичной стрижкой «экзи» была pilzen kopf— «грибок». Несмотря на то что в Германии такая прическа была весьма распространенной, в Британии мужчин с зачесанной на лоб челкой называли «педиками», хотя любимец всех дам Адам Фэйт выглядел именно так.

Круг общения Астрид — в основном это были студенты — чем–то напоминал парижских экзистенциалистов, которых в пятидесятые годы кинорежиссеры поделили на два типа претенциозных битников из среднего класса: «горячие» (их отличала невероятно быстрая речь и псевдосумасшедшие взгляды) и «холодные» (молчаливые, неподвижные и недоступные). И те, и другие были представлены на вечеринках полусвета, где настольные лампы накрывались платками, а на стенах висели фотографии Мэна Рэя. Собираясь вместе, они пели, играли на бонгах или на саксофоне. Слушатели на этих импровизированных концертах сидели скрестив ноги и, закрыв глаза, погружались в музыку.

«Зачем убивать время, если можно убить себя?» —вопрошала призрачная дама в стиле Жюльетт Греко в фильме «The Rebel» («Бунт») 1960 года, снятом в богемном Париже (с Тони Хэнкоком в главной роли) — со всеми его беретами, десятидневными щетинами и дырявыми свитерами. «The Rebel» был бы, возможно, менее банальным и более веселым, если бы великий комик обратился к полусвету Ливерпуля или Гамбурга.

Мне так и не терпится сказать, что «экзи» сразу же полюбили «The Beatles», так же как в фильме «The Rebel» вся парижская богема влюбилась в многословного, но неуклюжего Хэнкока. Однако дело было скорее в том, что гамбургские студенты пресытились «холодностью» Дэйва Брубека, Стэна Гетца, «The Modern Jazz Quartet» и прочих «хипповых» музыкальных деятелей, чьи пластинки были разбросаны в их грязных квартирах.

«До этого мы слушали диксиленд или традиционный джаз, — вспоминает Юрген Фолльмер, еще один яркий представитель «экзи», — но с тех самых пор, как появились «The Beatles», мы с головой ушли в рок–н–ролл и больше никогда не ходили в джаз–клубы. Наш интерес к этому жанру возрос, когда приехали «The Beatles», да и другие британские группы, но «The Beatles» с самого начала стали нашей любимой командой».

Что касается собственно музыкального содержания «The Beatles», то они, как и многие другие, исполняли преимущественно американский материал. Однако если говорить о них как о личностях, то следует упомянуть, что Сатклифф, Маккартни и Лен–нон не сильно отличались от немехдких «экзи» и в разговорах часто ссылались. на те же источники.

«У нас, на севере, мы читали Керуака, и они здесь читали Керуака, — отметил Пол. — На многие вещи мы смотрели одинаково».

Болезнь под Названием «The Beatles» постепенно охватывала все больше «экзи». Многие из них забывали про учебу, искусство и работу, чтобы присутствовать на их концертах.

«Их живая энергия, хорошее чувство юмора и добродушие притягивали нас к ним, — подтверждает Фолльмер. — Зачастую мы просто–таки переступали через себя, не приходя на выступление «The Beatles». Вместо этого мы с Астрид шли в кино, — но чувствовали такую потребность вернуться к нашим ребятам, что разворачивались и шли в клуб. Как только ребята замечали нас, они тут же начинали играть «Stay». Они делали это специально для нас».

В отличие от угрюмого, молчаливого Пита, Пол всегда был обаятельным и контактным; Хорст Фашер прозвал его «солнечным мальчиком» группы. Особенно сильно эти черты Маккартни проявлялись во время исполнения мелодичной «Besame Mucho», одной из тех баллад с латиноамериканским ароматом, которые, как «Begin the Beguine», «Sway» и «Perfidia», всегда шли «на ура». В «Besame Mucho», пожалуй, только название пелось на испанском языке — эта песня на несколько минут переносила публику Kaiserkeller в теплые широты, а затем скрежет лидер–гитары Джорджа, с которой начиналась «Too Much Monkey Business», возвращал всех в суровую реальность; иногда это была «It's So Easy» в исполнении Сатклиффа.