Иван Осадчий - Мы родом из СССР. Книга 2. В радостях и тревогах… Страница 16

Естественно, это зависело, прежде всего, от умственного и нравственного уровня самого Брежнева, но немало было в этом «заслуг» и его ближайшего окружения, подхалимствующего, потворствующего, беспринципного.

Давно известно, что «короля делает свита». Но «свита» делала и «генсеков» – Хрущева и Брежнева. Сами по себе ни тот, ни другой не смогли бы стать теми, кем они стали, и творить то, что им позволяла их «свита».

Но и в том, и в другом случае в окружении «генсеков» были не только беспринципные подхалимы, приспособленцы и карьеристы.

В свите и Хрущева, и Брежнева находились и такие политические деятели, как А. И. Микоян и М. А. Суслов, имевшие большой опыт работы на высоких партийных и государственных должностях в сталинские годы. Их непростительную беспринципность при Хрущеве и Брежневе нельзя объяснить ничем другим, как все тем же приспособленчеством, ради собственного благополучия, желанием таким образом оставаться на вершине власти как можно дольше, а еще лучше до самой смерти.

В окружение Брежнева, помимо названных лиц, входили и такие заслуженные и уважаемые в партии и в народе сталинские наркомы, как известный советский дипломат А. Громыко, принципиальная, одаренная, талантливая, многоопытная личность.

Как же они уживались в той затхлой атмосфере, которая царила в брежневские годы? Или продолжали честно выполнять свой долг, свои обязанности, махнув на все пороки и чудачества генсека? Выходит, что так…

«Тишь да гладь и божья благодать» – это время Брежнева. Только «благодать» не для страны и ее народа, а для самого «генсека» и его безликого, беспринципного окружения.

Крайнее возмущение и отвращение вызывало и не могло не вызывать у каждого здравомыслящего человека его многолетнее пустозвонство, самодовольство, запредельное тщеславие, бахвальство, самомнение, потеря всякой скромности и стыда в оценке своей персоны, своих незаслуженных «заслуг». Такого не было ни в истории, ни в самой сказочной сказке, чтобы быть удостоенным великого множества высших государственных наград, просто ради болезненного тщеславия и честолюбия, но никак не за особые реальные заслуги. Награды сыпались на Брежнева как из рога изобилия. Причем награды не только нашего государства.

Правители множества стран, зная не понаслышке патологическую страсть Брежнева к наградам, по любому поводу и без повода навешивали на его грудь всё новые и новые ордена – высшие награды своих государств.

Четыре золотые звезды Героя Советского Союза, орден Победы, звание Маршала Советского Союза, полученные в мирное время без всяких на то оснований. К этому надо добавить золотую звезду Героя Социалистического Труда. Да еще три медали лауреата различных премий, тоже незаслуженные. Конечно, это стало возможным благодаря окружавшим его беспринципным соратникам и угодникам.

«Неудачным было ближайшее окружение генсека, его помощники, референты, консультанты, – свидетельствует В. В. Гришин. – Отношения строились на принципах угодничества и беспрекословного подчинения патрону. Материалы и предложения готовились только угодные Генеральному секретарю. Докладывалось то, что было ему приятно. Непомерным было стремление к возвеличиванию и прославлению Леонида Ильича. Его секретариат… занимался написанием книг, которые затем шли за подписью Генерального секретаря ЦК. Так, в частности, было и с известной „трилогией“ („Малая земля“, „Возрождение“, „Целина“), за которую ему была присвоена Ленинская премия. Писались биографические книги, издавались шикарные фотоальбомы… Составители этих книг и альбомов не забывали и о своих выгодах. Из рук „щедрого“ генсека истинные авторы получали государственные премии, награждались орденами. Всё это плохо воспринималось в партии и в народе, порождало различные слухи, пересуды и анекдоты…»

В. В. Гришин дает вполне справедливую оценку: «Л. И. Брежнев, особенно в последние годы работы, после устранения А. Н. Косыгина и Н. В. Подгорного, в силу своего характера и беспардонному старанию окружения многих подобострастных людей… уверился в своей непогрешимости, – в своей особой одаренности, даже величии и вседозволенности. Это… подрывало его авторитет, вызывало недовольство людей. Вообще плохо сказывалось на работе партии и общем положении в стране». (В. В. Гришин. «От Хрущева до Горбачева». М, с. 49).

Но вслед за этой суровой, но справедливой оценкой В. В. Гришин тут же пишет: «Но может быть, следует снисходительно относиться к слабости Л. И. Брежнева к наградам и почестям… Награды Л. И. Брежнева никакого ущерба, никаких материальных потерь не принесли…». (Там же, с. 48–49).

Вот с этим «умозаключением» В. В. Гришина я никак не могу согласиться. При этом рождается еще один вопрос: а как же смотрело на все эти слабости Политбюро ЦК? А никак! Очень скоро Л. И. Брежнев своей порочной кадровой политикой избавился от всех «недругов», какими он считал всех своих оппонентов, и в составе Политбюро стали преобладать старые «дружки-приятели», льстецы и подхалимы. Список этот открывается именами Кириленко, Тихонова, Черненко и прочих близких соратников по работе Брежнева на Украине и в Молдавии.

Как верно замечает В. В. Гришин: «За время работы генсеком Брежнев перевел в Москву и расставил на руководящие посты многих знакомых сослуживцев… В Москву перебралось множество днепропетровцев и других земляков». (Там же, с. 45).

Естественно, они милостиво считали, что генсеку всё дозволено, любая слабость, любая забава, любые чудачества по принципу: «чем бы генсек ни тешился, лишь бы нам было хорошо». Не хотели понять того, что все эти отвратительные брежневские феномы наносили неизмеримый урон авторитету партии, во главе которой он находился, разрушали её политические и нравственные устои, вреднейшим образом отражались на состоянии общества и настроении народа.

Что представляли собой в физическом отношении лица, восседавшие в брежневском Политбюро? Рассказывает член Политбюро ЦК КПСС В. И. Воротников:

«Почти полностью отошел от дел серьезно заболевший А. П. Кириленко. Перешагнувший в ту пору 77-летний рубеж М. А. Суслов фактически не работал, а лишь три – четыре часа в день присутствовал в ЦК.

Мне вспоминается одно личное впечатление. В феврале 1981 года я прибыл из Гаваны на XXVI Съезд партии. В кулуарах съезда я чувствовал себя как-то неуютно, не было обычной раскованности при встречах с коллегами. Может быть, оттого, что я два года отсутствовал? Нить разговора завязывалась и… скоро обрывалась. Они спрашивали меня о Кубе, я начинал рассказ, но собеседники после двух-трех фраз прерывали меня и переводили беседу на внутренние проблемы, причем высказывались в остро критическом тоне. Мне это было непонятно. Они жаловались на недостатки в работе правительства, на то, что Н. А. Тихонов, сменивший А. Н. Косыгина, осторожничает, да и понятно, на 76-м году зачем рисковать. К Секретарям ЦК теперь не достучишься со своими проблемами – возраст и болезни сказываются: „Ты посмотри, как формально, заорганизовано проходит этот съезд? О чем говорить!“ И наша беседа разваливалась.