Николай Задонский - Последние годы Дениса Давыдова Страница 16

— Мне не дадут, — махнул рукой Денис Васильевич. — Об этом не стоит и заикаться!

— Не дадут, ежели будешь просить в обычном порядке, — продолжал Раевский, — но могут дать, ежели близкие к государю люди растолкуют, что сия аренда единственный способ получить соглашение ее почтенных родителей на твой брак.

— В таком случае надо прежде всего заручиться согласием родителей. А то дадут, паче чаяния, аренду, а брак не состоится, и выйдет конфуз!

— Совершенно верно! Я могу предварительно поговорить Антоном Казимировичем, узнать его мнение о сем деликатном предмете…

Денис Васильевич согласился. Через несколько дней Раевский объявил, что Антон Казимирович дал твердое обещание: если будет аренда, дочь свою благословит охотно.

И вот начались казавшиеся бесконечными хлопоты об аренде. Было отправлено письмо на имя государя. Были уведомлены обо всем Закревский и Киселев. Но главная надежда возлагалась на Ермолова. Как раз в это время Алексей Петрович получил назначение командующим отдельным кавказским корпусом и, перед отправлением к новому месту службы, заехал проведать родителей, живших по-прежнему в своем орловском имении. Денис Васильевич помчался туда.

Стояли погожие майские дни. Старый деревянный дом Ермоловых, утопавший в буйных зарослях цветущей сирени и выходивший верандой в сад, где неумолчно заливались соловьи, показался чисто райским местом.

Старики Ермоловы, первыми в доме встретившие Дениса, были трогательно милы.

— Ну-ка, покажись, покажись, каков ты стал, да иди сюда, батюшка, на веранду, тут видней, — со свойственным ей грубоватым прямодушием говорила бойкая и словоохотливая Мария Денисовна, видевшая племянника еще в детстве. — Ничего, только росточку бог не дал… и волосом, словно медведь, зарос.

— Ты, мать, всегда что-нибудь этакое скажешь, — вступился Петр Алексеевич, — а по-моему, всем хорош.

— А я и не говорю, что плох! Наша, давыдовская порода! — с гордостью произнесла Мария Денисовна, обнимая племянника. — Жениться-то еще не собираешься?

— Собираюсь, ma tante. Вот и приехал с Алексеем Петровичем посоветоваться!

— Эка, нашел советчика! — с коротким смешком откликнулась Мария Денисовна. — Нет, батюшка, ты в этих делах со мною советуйся, а наш Алеша сам до сорока годов не женился, да и тебе того гляди рассоветует…

— Вы бы подыскали ему невесту, ma tante, орловские красавицы славятся…

— Скольких предлагала, — слушать не желает! А почему? Все через гордыню свою немыслимую, это я тебе верно сказываю. «Простенькая жена или дурнушка мне не нужна, — говорит, — она оконфузить может, а умной и красивой опасаюсь, могу под ее башмачок попасть, а тогда какой же я генерал?» Да вон сам он идет, — кивнула она в сторону сада, — поговори-ка с ним попробуй!

Алексей Петрович предстал не в мундире с регалиями, а в домотканой рубашке, с огромными садовыми ножницами в руках и с корзиночкой свежих парниковых огурцов.

— А, брат Денис! И в эполетах генеральских! Рад, сердечно рад!.. А я уж цидульку посылать тебе хотел, — в край дальний отправляюсь, когда еще бог даст свидеться придется…

Они обнялись, расцеловались. Мария Денисовна, которую, видимо, более всего интересовал предстоящий разговор о женитьбе племянника, тут же, не утерпев, с веселой хитринкой вставила:

— Вот бы, Алешенька, тебе с Дениса пример взять. Он ведь жениться надумал!..

— Неужто? — удивился Ермолов. — Да на ком же? В Киеве, что ли, сосватали? Расскажи, расскажи!.. Любопытно!

Денис Васильевич церемониться не стал. Родные, близкие! С кем, как не с ними, можно поделиться и своей радостью и своими огорчениями?

Мария Денисовна, услышав, что женитьба поставлена в зависимость от получения аренды, забеспокоилась:

— Как же это так, Денис? Выходит, словно в карты счастье твое разыгрывается… Хорошо, дадут аренду, а ежели не дадут?

Алексей Петрович тоже призадумался.

— Да, брат, не легко тебе генеральский мундир достался, не легко и счастье отвоевать… Говоришь, Киселеву и Закревскому писал? Что ж, возможно и они пригодятся, замолвят за тебя при случае словечко. Но степень их близости к государю не такова, чтобы питать твердую надежду.

— Ах ты, напасть какая! — сокрушенно покачивала головой Мария Денисовна, глядя с участием на племянника. — Теперь уж верно вижу, что не мои советы здесь нужны, а Алешины.

— Скажу прямо, — продолжал Алексей Петрович, — что в таком деле лишь всесильный граф Огорчеев, сиречь Аракчеев, помочь может или… князь Петр Михайлович Волконский. Обращаться к первому — все равно, что Змею-Горынычу в пасть свою голову класть, а ко второму… Сам знаешь, робость его до смешного доходит, не генерал, а баба! Ко мне, правда, он благоволит, и я, конечно, попрошу его доложить о твоем деле государю, но придется как-то посильней на него воздействовать… Подумаем, брат Денис, подумаем!

Между, тем наступил обеденный час, и Мария Денисовна пригласила их к столу, ломившемуся от домашних наливок, закусок и кушаний.

— Ты небось поздно привык кушать, — обратилась она к племяннику, — а мы по-деревенски живем… Встаем с петухами, обедаем в полдень, а солнышко спряталось — мы на боковую… И в пище не взыщи, чем бог послал потчуем!

— Что вы, я не аристократ, ma tante.

— А чего же образованность показываешь и меня все тантой кличешь? — чуть усмехнувшись, произнесла она. — Право, не люблю. В молодости сама по-французски лопотала, а нынче позабыла половину, и как славно на одном русском схожусь… Оно и душевней получается, ежели меня не тантой, а тетей Машей называть.

Алексей Петрович, с удовольствием слушавший мать, улыбнулся.

— Браво, маменька! Золотые ваши слова! Позвольте за паше драгоценное здоровье выпить!

Он залпом осушил рюмку водки и, закусив ветчиной, продолжил:

— Дениса, маменька, с малолетства, как всех нас, французскому языку обучали, обмолвка его не диковина, а вот куда как смешно, когда иные люди, вроде наших храбрых генералов Милорадовича и Уварова, французского порядком не знают, а изъясняться пытаются на оном, считая невежеством говорить по-русски. Недавно на обеде у государя, сидя за столом близ француза Ланжерона, наши храбрецы затеяли какой-то горячий разговор. Государь прислушался и, ничего не уразумев из адской их тарабарщины, обратился к Ланжерону: «Я никак не могу понять, граф, о чем идет речь у ваших соседей». — «Я тоже не могу их понять, государь, — ответил Ланжерон. — Они говорят по-французски…»

Старик Ермолов, посмеявшись над потешным случаем, заметил:

— Так уж в придворных кругах принято, Алешенька, там по-русски и впрямь будто говорить неприлично…