Вина - Владимир Николаевич Ерёменко Страница 16

И Иванов поймет, что рабочий день в институте уже окончился, а ему еще надо посидеть одному час-полтора, чтобы разобраться в чертежах и отчетах по текущим программам, которые принесли из секторов и групп еще на той неделе. Но заняться ими не придется. Оля напомнит: «Иван Иванович, не забудьте, у вас сегодня депутатский прием». И он оставит все до завтра и поедет в райисполком. А там свои докуки и свои заботы…

Иван Иванович хитрил, он уводил мысли туда, где ему было легче. Уводил, прятался, но удержаться не смог, в нем будто соскочила с упора сжатая пружина, и его вернуло к словам сына: «Это самая гнусная форма взятки: ты — мне, я — тебе. И все из государственного кармана». Почему Михаил сказал это о своем друге? Что у них произошло? И какое к этому отношение имеет Наташа?

Неразрешимые вопросы выплывали и выплывали из бесконечного дня, какой начался для него с ночного звонка Антона, и он не знал, как ему оборвать их. Иван Иванович стоял в лоджии, смотрел на засыпающий город, в котором прошло больше тридцати лет его жизни, и ему вдруг стало так одиноко и страшно от пережитого за сегодняшний день, что ноги стали подкашиваться, и, чтобы не упасть, он взялся за перила и прислонился к стене.

Испарина покрыла лоб, Иван Иванович зашарил по карманам, но вспомнил, что нитроглицерин он оставил на столе в кабинете, и его охватила еще большая оторопь. «Чего так пугаешься? — подбодрил он себя. — Разве впервой? Надо переждать». Он сделал глубокий вдох, но спазм, сдавивший грудь, не проходил. Повернулся, шагнул к двери… Все поплыло, но двигаться он мог. Переступил порог. Пол кабинета неожиданно накренился, и Иван Иванович, не найдя опоры для ноги, занесенной для нового шага, заскользил…

6

Иван Иванович открыл глаза и не мог понять: где он? Белый потолок, белая стена перед ним, белая простыня, прикрывавшая его до подбородка, и белый мертвый свет, полнивший откуда-то из-за головы голую комнату. Повел взглядом в сторону — перевернутая бутылка с жидкостью в капельнице. Рядом — другая. От них сбегают рыжие змейки трубок под простынью к его телу.

Осмотр палаты так утомил его, что веки закрылись, и он впал в забытье. Однако через несколько минут сознание вернулось, и он, чтобы не тратить силы, уже не стал открывать глаза, а начал трудно припоминать: что же с ним случилось?

«Значит, попал в больницу…» Сознание ускользало, но он остановил его на самом обрыве, и теперь надо было удержаться на этой грани, а потом медленно отступать от пропасти.

Иван Иванович считал себя сильным человеком. Таким он и был всю жизнь. Но помнит он и свое бессилие. И не только физическое… Он испытал его тем вечером, когда ушли из их дома Михаил и Наташа и забрали с собою Антона. Как он хотел удержать внука, а ничего не мог поделать. Теперь же его придавила к койке еще и физическая немощь, и от него сразу отошли куда-то далеко те страхи и та боль, которые терзали еще вчера, их отдалила его собственная жизнь, какая, казалось, лишь теплится в нем. То, что случилось в семье сына той ночью, что было с ним весь бесконечно долгий день и вечер, когда он говорил с невесткой и сыном, будто кто отгородил от него стеной, за которую ему заказано заступать. И только страх и боль за Антона слились с его собственной болью и тревогой.

Тело куда-то поплыло и стало проваливаться. Он напряг всю свою волю, чтобы удержаться от падения… «Кажется, удалось задержаться. Теперь два легких шага назад, — подсказал он себе, — главное — не ставить неразрешимых вопросов, они стаскивают в пропасть…»

Вот и отступил ты, Иван Иванович, от знакомого уже тебе обрыва. Сознание закрепилось. Теперь можно и спросить себя: так что же случилось с тобою? Девичий обморок? Не храбрись. Раз капельницы, да еще две, не все так просто.

— А что, разве тебе впервой? — перешел он на шепот. — Да нет, не впервой. Но вот так, с капельницами, не было.

Ивану Ивановичу только показалось, что шепчет, на самом деле он еле шевельнул губами. Открыл глаза. Перед ним колыхнулось чистое улыбчивое женское лицо и замерло.

— Ну, Иван Иванович Иванов, — нетерпеливо выпорхнули из округлившегося рта слова, — что же вы?

Иван Иванович сделал попытку улыбнуться, но по лицу женщины понял, что у него ничего не получилось, и он собрался спросить ее, но та продолжала:

— Да, напугали вы всех, Иван Иванович Иванов. — Видно было, что ей не только доставляет удовольствие произносить его имя, фамилию и отчество, но она искренне рада его «возвращению». — Страх как напугали всех! Там, за дверью, сын. Сменил вашу жену. Двое суток дежурили здесь…

Дверь отворилась. Вошел врач. Женщина поспешно поднялась ему навстречу, и на лице ее вновь вспыхнула та же улыбка, которой она встретила пробуждение Ивана Ивановича. «Вот смотрите, какой молодец, — говорила эта улыбка, — это я его выходила».

— Ну, так что, Люся? — потрепал ее по плечу врач. — Нас голыми руками не возьмешь?

— Не возьмешь, Юрий Петрович, — ответила Люся, и Иван Иванович вдруг увидел ее сразу всю, от светлой и гордой улыбки на круглом милом личике до бледно-розовых туфель-лодочек на стройных ногах.

Теперь он понял, что Люся намного моложе, чем ему показалось вначале. «Она совсем девочка, — подумал он. — Видно, только после медучилища».

А врач уже сидел на месте сестры, у койки Ивана Ивановича, и держал в своей теплой и мягкой руке его руку и считал пульс. Затем Люся протянула ему пакет, из которого он неторопливо извлек листы кардиограммы и начал пристально рассматривать их.

— Молодцом, — наконец не очень уверенно проговорил он. Возвратил пакет сестре и, не вставая с табурета, наклонился к лицу Ивана Ивановича. Оттянул веки, поводил по груди холодной бляшкой фонендоскопа… Проделывая все это, врач несколько раз пробормотал «молодцом», а потом, отстранившись от больного, затаенно умолк и стал невидяще смотреть куда-то вверх, через окно, на кроны высоких тополей.

— Что со мной? — еле услышал свой голос Иван Иванович.

Однако врач повернулся на его голос и, растерянно улыбнувшись, ответил:

— Еще не выяснили… — Хотел, видно, еще что-то добавить, но оборвал себя и, подойдя к сестре, тихо заговорил с ней.

Врач вышел, а сестра стала молча менять бутылки на капельницах. Иван Иванович так же молча, глазами показал ей: «А может, хватит меня пичкать этим?» На что Люся простодушно ответила:

— Вам