Евгений Трубецкой - Из путевых заметок беженца. Страница 16

Настроение войск отражалось на действиях властей. Энно часто и убедительно писал в Париж, требуя энергичного вмешательства в русские дела. Его pyccкие друзья, в том числе и некоторые члены Совета государственного объединения, читали его донесения. И тем не менее французские войска в течение двух месяцев почти не прибывали и продолжающаяся блокада Петлюры чрезмерно вздувала цены на предметы первой необходимости. Положение становилось критическим, недовольство в населении росло и авторитет французов благодаря их бездействию падал все ниже и ниже. «Победители немцев» производили впечатление полного бессилия. Донесения Энно видимо не встречали сочувствия в Париже. В конце концов он утратил всякое влияние. В Одессу прибыл генерал д'Ансельм со своим начальником штаба Фреденбергом и с этой минуты значение Энно было сведено на нет. Руководящая роль в политике перешла к высшему военному командованию.

Поведение генерала д'Ансельма и его помощника было более чем странно. Генерал систематически отказывался принимать депутации от русских политических организаций, отговариваясь тем, что он солдат и не вмешивается в политику. Но в то же время он тотчас по прибытии в Одессу принял местного начальника украйнских войск – генерала Грекова и начал с «петлюровцами» весьма двусмысленные переговоры. Переговоры эти с врагами единой России не могли не смутить русских общественных деятелей. Их смущение разделял Энно, который пожимал плечами и намекал на то, что новые руководители ничего не понимают в политике. Президиум Совета Государственного Объединения пытался вступать в объяснения с генералом д'Ансельмом, который произвел на нас впечатление человека невежественного и неумного.

В наших словах он не понимал самого главного: мы ставили ему на вид, что всякие разговоры с Петлюрой и его сторонниками нарушают верховенство добровольческой армии, единственной представительницы русской государственной власти на юге Poccии. A он неизменно отвечал: «я солдат, в политику не вмешиваюсь и стою вне партий, а потому должен разговаривать со всеми. Если бы речь шла о Екатеринодаре, я обращался бы к генералу Деникину, который является хозяином в Екатеринодаре. Но на Украйне хозяин Петлюра: поэтому я должен обращаться к Петлюре». Смущение наше усиливалось тем, что начальник штаба д'Ансельма и главный вдохновитель его политики – полковник Фреденберг был человек несомненно умный. А его роль была боле, чем двусмысленна: покровительство украйнцам сочеталось у него с явно враждебным отношением к добровольческой армии. От представителей последней, в частности от одного из министров, я определенно слышал, что по данным контрразведки, Фреденберг подкуплен украйнцами. Впоследствии, когда Одесса была брошена французами, распространились слухи, будто д'Ансельм и Фреденберг получили за это миллионы от большевиков.

Своеобразное объяснение всей этой политики дал генерал Вертело, приезжавший на двое суток в Одессу. «Вы просто на просто большие дети», говорил он председателю нашего совета – барону В.В. Меллер-Закомельскому: «сами же вы просили меня заступиться за офицеров-добровольцев, взятых в плен петлюровцами. Скажите, как же я мог бы это сделать иначе, чем путем переговоров. Ведь войск у меня почти нет, да и те, которые есть налицо, ненадежны. Знайте, это не те, которые победили немцев». О своих войсках Вертело говорил вообще с величайшей откровенностью.

По его словам, лучшие войска в течение всей войны оставались во Франции. На салоникский фронт давались только отбросы. И вот эти то люди, плохо дисциплинированные и чрезвычайно доступные большевистской пропаганде, были по окончании войны переброшены в Одессу. «Судите сами, что мне с ними делать. К апрелю ожидается прибытие внушительной цифры колониальных (цветных) войск. Прибудут французские добровольцы. Те и другие безусловно надежны, с ними можно будет предпринять решительные действия; но до их появления надо во что бы то ни стало тянуть время и избегать сражений. Могу вас заверить самым решительным образом, что я сторонник единой Poccии и не признаю самостийной Украйны. Но силою вещей я до поры до времени вынужден разговаривать с самостийниками». Таков был общий смысл всех объяснений Бертело.

Положение французов было трагикомическое: победители немцев очутились в Одессе в положении осажденных и все таки не смели проливать ни капли французской крови. А в то же время голод вынуждал расширить зону французской оккупации. Волей неволей приходилось «изворачиваться». В конце концов зона была расширена безо всякого сопротивления: французы заняли Николаев, Херсон, Раздельную и ряд других пунктов. Очевидно, что между ними и петлюровцами состоялось на этот предмет какое-то соглашение.

Достигнуть его было не трудно, потому что сами петлюровцы находились в отчаянном положении. В беседе с Энно, их генерал Греков признавался откровенно, что из трех тысяч его солдат, расположенных по близости от Одессы, не боле 20% надежны, остальные «бандиты». Петлюровцы повсеместно разлагались, а в то же время на них наседали большевики. Немудрено, что они шли на все условия, лишь бы заручиться добрым расположением французов.

В конце концов в Одессе получилось невероятно нелепое положение. Обреченное на гибель «украйнское» движение Петлюры хваталось за французов, как за последний якорь спасения. А в то же время французское командование, верное своему девизу, «ни капли французской крови», рассчитывало сражаться против большевиков украйнскими войсками Петлюры. Вместе с тем создавались совершенно невозможные отношения между французским командованием и добровольческой армией. Петлюровцы, с которыми французы вели переговоры, были ее отъявленными врагами. В Киеве вся борьба добровольцев против Петлюры велась в расчет на помощь французов, причем надежда на прибытие этой помощи поддерживалась французскими властями. Взятие Одессы добровольцами состоялось в силу прямого приказания французского командования. При этом петлюровцы обращались с пленными добровольцами с варварской жестокостью: многих добровольческих офицеров они расстреляли, в том числе доблестного генерала графа Келлера, а некоторых даже пытали. Поэтому соглашение французов с петлюровцами не могло не произвести на добровольческую армию самого тяжелого впечатления. Невольно возникал вопрос, что это – наивность, легкомыслие, или сознательная измена Poccии. На все вопросы но этому поводу французское командование неизменно отвечало: «потерпите, нам нужно протянуть время до получения подкрепления».

И подкрепления начали прибывать. Появились не только цветные (колониальные) французские войска: в феврале и марте стали прибывать в Одессу греки: их было там высажено до двух дивизий. В конце концов, в Одессе и ее окрестностях скопилось свыше пятидесяти тысяч союзных греческих и французских войск. Этого было более, чем достаточно, чтобы предпринять энергичное наступление против слабых большевистских сил, двигавшихся на Одессу. Вместо того произошло как раз обратное. Французы, единственно благодаря нежеланию сражаться, были вытеснены большевиками из Николаева и Херсона. А при деревне Березовке на их долю выпало неслыханное посрамление: две тысячи французов с танками были обращены в паническое бегство несколькими сотнями большевиков; пять танков остались в руках неприятеля.