Светлана Сергеева - Пока бьется сердце Страница 17

Стрельцова Светлана».

…Мучительное чувство ожидания. Прошло 2 месяца.

27 ноября отправила ему еще одно письмо. Но, к сожалению, Каманин не оказал мне никакой помощи. Только в газете «Советский патриот» в своей статье о роли молодежи в развитии авиации он процитировал мое письмо, чтобы показать, как советская молодежь любит авиацию. Я возненавидела Каманина.

Что делать? И вдруг на память пришли строки: «…Климу Ворошилову письмо я написал…» И уже 29 ноября в Москву полетело мое письмо Климу Ворошилову.

Дней через 5 получаю открытку от председателя ДОСАВ Ленинграда генерала Свиридова с просьбой явиться к нему для решения вопроса о моем зачислении в аэроклуб. Вот тебе и Клим Ворошилов! Спасибо ему за чуткость и оперативность!

Мчусь к генералу Свиридову. Короткий разговор – и ура! Получила доброе напутствие и направление на медицинскую комиссию. Чуть не погорела на медкомиссии у терапевта. Я бегала по зданию поликлиники, помогая всем новичкам ориентироваться среди многочисленных кабинетов. И набегалась! Давление – 140/90. «…Тебе место на Волковом кладбище», – почему-то злобно прошипела врач-терапевт. К чему это?

Каждый день в течение недели я заходила в наш медпункт измерять давление. Оно было – 120/80. Все отлично! Повторное прохождение медкомиссии прошло успешно. Начальник аэроклуба молча принял мое заявление.

Я была зачислена в группу пилотов. Приступили к занятиям. Я была счастлива. Но впереди ожидали новые трудности. Они как будто бы подкарауливали меня. Кажется, в городе Львове курсант аэроклуба на самолете перелетел границу. Правительством было принято решение о закрытии в пограничных городах летных отделений в аэроклубах.

Решила заниматься в аэроклубе теорией, а летную практику проходить в Москве. Пишу письмо в Московский аэроклуб. Уже конец декабря 1949 года, надо готовиться к зимней сессии. Сдав последний экзамен, я помчалась в Москву, чтобы решить вопрос с летной практикой. Ранним утром приехала в Москву. Только что открыли метро. Надо скоротать часа 4. Еду на Красную площадь. Завороженно смотрю на рубиновые звезды кремлевских башен. «Вот они! Взоры всего мира обращены на Красную площадь, а я здесь стою и являюсь маленькой частичкой того, на что смотрит весь мир», – пронеслось в моей голове. И я, гордо подняв голову, шагала по Красной площади.

Во всех московских аэроклубах меня ждал один и тот же ответ: «Нужна московская прописка, чтобы летать в Москве».

Очень интересная произошла встреча в Московском городском комитете ДОСАВ с председателем Леонидом Яковлевичем Ошурковым. Он хорошо знал моего папу. Состоялась довольно длительная и очень доброжелательная беседа. Он посоветовал мне перевестись в Московский авиационный институт – МАИ, и тогда все решится очень просто. Обещал свою поддержку.

Простившись с Ошурковым, поехала на разведку в МАИ. Но в институте никого не было. Время зимних каникул. Надо возвращаться в Ленинград. До отхода поезда было еще немного времени и я, побродив еще по московским улицам и перекусив парой пирожков, отправилась на вокзал. Приехав в Ленинград, я сразу же написала и отправила письмо в Московский авиационный институт с просьбой о переводе.

А пока – за учебу! Надо заканчивать второй курс. Сдав успешно экзамены и перейдя на третий курс, я опять с бригадой студентов отправилась на строительство Будогощской ГЭС. Мы уже считались опытными строителями. На этой стройке в основном шли работы по бетонированию плотины. Я освоила работу на бетономешалке. Крутиться приходилось здорово. Надо было успеть загрузить в бункер бетономешалки в соответствующих пропорциях цемент, песок, воду, чтобы получить хороший раствор, и включить бетономешалку. А ребята один за другим подбегали с тачками за бетоном. Здесь не обошлось без неприятностей. Работали, как правило, босиком. Порой вечером у ребят пальцы ног были крепко склеены цементным раствором, и было очень болезненно их расцеплять. Но работали дружно и весело.

Моя мама очень неодобрительно относилась к моей строительной эпопее, опасаясь за мое здоровье. А в этот раз, когда я приехала домой со стройки, она рассказала, что произошел несчастный случай с моим однокурсником Геней Коронатовым. На стройки он никогда не ездил и был пай-мальчиком. Мама всегда ставила мне его в пример. Вот и в эти каникулы он отдыхал, блаженствовал, забравшись на стог свежего сена. Задремал и не заметил, как приехали люди за сеном и кинули на стог вилы. Острые концы вил вонзились Гене в шею. У Гены началось сильное кровотечение. Оперативно его доставили в больницу, кровотечение было остановлено, жизнь удалось спасти. В больнице в это время дежурила моя мама. Теперь она больше не могла препятствовать моим полетам, прыжкам с парашютом, стройкам.

Летаем и прыгаем на аэродроме Озерки

Я с головой окунулась в общественную работу, была избрана председателем комитета ДОСАВ института. Эта организация в институте влачила жалкое существование и состояла всего из двухсот членов.

Наш комитет развил бурную деятельность. Были организованы секции: стрелковая, планерная и мотоциклетная. Мы убедили директора института Д. Д. Аксенова в необходимости приобретения планера. Были выделены весьма незначительные средства, но их хватило. Теперь у нас был свой планер «Курсант», довольно тяжелый, неуклюжий, но мы были рады и этому приобретению.

Нашли инструктора, бывшего планериста, и на аэродроме Озерки начали осваивать технику пилотирования на планере, сначала балансируя на штыре. Ребята и девчата с большим энтузиазмом ездили на аэродром, хотя дорога была довольно дальней и занимала часа 2,5 в один конец. Надо было сделать 3–4 пересадки.

Раздобыли два резиновых амортизатора длиной по 10 метров. Укрепив их на спусковой механизм планера, мы вставали по обе стороны и, дружно взявшись за резиновый канат, начинали натягивать его. Два человека за консоль крыла удерживали планер в горизонтальном положении. Инструктор был несколько трусоват и давал команду: «10 шагов натяжка!» А мы дружно, умышленно пропуская 1 шаг, громко отсчитывали шаги. На нашем отсчете «Десять!» инструктор взмахом флажка разрешал взлет.

Отцепка. Планер, громыхая тележкой по травянистому грунту, начинал свой разбег. Затем взмывал вверх метров на 8-10 и шел на посадку. Иногда мы делали отсчет, пропуская 2–3 шага, и планер поднимался метров на 15. Инструктор разъяренно кричал: «Что за кордебалет в воздухе!» А нам хотелось подняться на планере еще выше. Эти подскоки даже трудно назвать полетами. Все происходило так быстро, что ничего не успеваешь осознать, прочувствовать, как оказываешься уже на земле…

Искали технику, чтобы избавиться от резиновых амортизаторов. Нашли брошенный трактор, отремонтировали двигатель и приспособили его к запуску. Теперь мы поднимались уже на высоту 80-100 м. Мы ликовали. Это уже было интересно. Но, к сожалению, нашим полетам скоро пришел конец. Не сработала у планера отцепка, и при взлете инструктора планер ударился о землю. Инструктор отделался разбитым носом. Но наш тяжелый, неуклюжий планер развалился. Летать было не на чем. Ремонту планер не подлежал. Что же делать? У кого-то из старшекурсников я увидела на курточке парашютный значок. Уговорила его провести теоретическую подготовку с группой студентов. Наш новый инструктор был уже на 5-м курсе, а его брат – на 4-м.

Так мы и познакомились с братьями Владимиром и Валентином Диккер. Владимир был инструктором, а Валентин – в нашей группе начинающих парашютистов. Так как в Ленинградском аэроклубе теперь не было своей летной части, то для сбрасывания парашютистов раза 3 летом прилетал из Москвы самолет Ли-2. Желающих прыгать с парашютом в Ленинграде было много. Нас поставили в очередь на сентябрь.

Коэффициент «обалдения»

После летних каникул мы, небольшая группа студентов-парашютистов, каждое воскресенье, а порой и в будние дни, ранним утром отправлялись на аэродром. Обычно в 6 часов утра я заходила в комнаты общежития и поднимала свою гвардию. Целыми днями мы носились по аэродрому за вытяжными парашютами, помогали укладывать парашюты счастливчикам. Наша живая очередь продвигалась довольно медленно. Но продвигалась. В общежитие приезжали поздним вечером. Но мы не унывали! Наконец наступил и наш черед. Из нашей группы я прыгала первой. Надела парашют. Последние проверки, и я иду к самолету.

Мои ребята радостно посматривают на меня, подбадривая жестами. А я иду и от счастья ног под собой не чувствую. Так и кажется, что вот еще один шажок – и я сама, да, сама оторвусь от земли и помчусь в голубые дали.

Самолет быстро набирает высоту 800 м. Звучит сигнал: «Приготовиться!» Мы выстраиваемся вдоль борта самолета возле открытой двери. Короткие прерывистые сигналы сирены, и выпускающий инструктор взмахом руки дает команду: «Пошел!» Отделяюсь от самолета. Воздушный поток подхватывает меня, и я лечу вниз на длину вытяжной фалы – 2,7 м. Ощущаю рывок. Надо мной раскрывается купол парашюта. Радость переполняет меня. Рядом вижу раскрывшиеся купола парашютов моих товарищей. Все мы от радости кричим: «Ура!» Как-то очень быстро приближается земля. Разворачиваюсь на лямках так, чтобы земля бежала мне навстречу, под ноги. Приготовилась к приземлению. Вижу, ко мне бежит Валентин Диккер. Довольно мягко касаюсь земли. Травянистый грунт смягчает удар. Чувство ликования переполняет меня. Валентин поздравил меня, помог собрать парашют и угостил куском вкусного хрустящего белого батона. Пока я выполняла свой первый прыжок, ребята успели сбегать в магазин. Валентин говорит мне: «Я хочу проверить коэффициент «обалдения» при прыжке с парашютом. Я положу в карман комбинезона кусок батона. Я голоден сейчас и если после раскрытия купола вспомню о нем, то, значит, коэффициент «обалдения» у меня равен нулю, а если не вспомню…»