Евгений Пчелов - Рюрик Страница 17

Статья следующего, 6370 (862) года в Никоновской летописи открывается заголовком «О князях Русских: о Рюрике, и Синеусе и Тривори». Между тем в самом тексте трое братьев нигде князьями не названы. Для обозначения их власти используется термин «старейшина», как ранее именовался и Гостомысл. «Поидоша из Немець три браты со всем родом своим, Рюрик, Синеус, Тривор; и бысть Рюрик старейшина в Новегороде, а Синеус старейшина бысть в Белеозере, а Тривор во Изборсце…» Итак, раз Гостомысл был «старейшиной», то «старейшиной» должен быть и Рюрик.

Под 6371 (863) годом Никоновская летопись сообщает о крещении болгар и князя Симеона. На самом деле болгарским правителем тогда был Борис, а крещение Болгарской земли в «Повести временных лет» приурочено к 6377-му, то есть 869 году. А вот статья следующего, 6372 года продолжает болгарскую тему:

«Убиен бысть от Болгар Осколдов сын. Того же лета оскорбишася Новгородци, глаголюще: "Яко быти нам рабом, и много зла всячески пострадати от Рюрика и от рода его". Того же лета уби Рюрик Вадима храбраго, и иных многих изби Новгородцев съветников его».

Здесь целая россыпь совершенно уникальных сведений. Во-первых, сообщается о гибели сына Аскольда от рук болгар, во-вторых, о недовольстве новгородцев Рюриком и убийстве им некоего Вадима Храброго и его сообщников-новгородцев. Поскольку никаких оснований для выдумывания этой информации у создателя Никоновской летописи вроде бы не было (хотя она и не встречается в каких-либо иных источниках), то сведения эти рядом исследователей признаются вполне достоверными. И действительно, даже сама лапидарная форма известий (из которых нельзя, в сущности, понять, что же, собственно, произошло: при каких обстоятельствах погиб сын Аскольда, кто такой был Вадим и т. д.), казалось бы, подтверждает их историческую подлинность. Исходя из этого, на страницы работ по древнерусской истории попадают рассуждения о войнах Аскольда с болгарами, о неспокойном правлении Рюрика и нарушении им договорных обязательств по отношению к новгородцам, о мятеже свободолюбивых словен против варяжского князя, делаются широкомасштабные выводы о внешне- и внутриполитической ситуации на Руси в середине IX века. Понятно, что известия эти очень привлекательны. Когда ни о каких событиях правления Рюрика из ранних источников ничего не известно, возникает соблазн отыскать их следы (или, как иногда писали, «припоминания») в поздних. И не беда, если эти «припоминания» зафиксированы только в одном источнике XVI века, сохраняясь подспудно в течение семи веков. Ведь устная традиция может быть очень долгой…

Все это, конечно, так, но нужно иметь в виду, что устная традиция — вещь очень непростая и само «произведение» может претерпеть за это время столь существенные изменения, что вычленить какую-либо историческую основу становится крайне трудно. Но сообщения Никоновской летописи под эту категорию никак не подходят. Это абсолютно «письменный» текст, не несущий никаких признаков длительного устного бытования. Поэтому летописец или заимствовал его из какого-то предшествующего источника (летописи), или сконструировал сам. Как уже говорилось, никакими другими летописями эти сведения не подтверждаются, никаких их следов не обнаружено. Но если это выдумка составителя Никоновской летописи, то зачем понадобилось ему придумывать события, которые никакого актуального значения ни для него, ни вообще в эпоху создания летописи не имели? Ответить на этот вопрос очень сложно. Известный историк и археолог, академик Борис Александрович Рыбаков (1908–2001) полагал, например, что Никоновская летопись донесла до нас фрагменты подлинного текста «Повести временных лет», не испорченного последующими редакциями, в которых подчеркивалась «проваряжская концепция»[38]. Но предполагать так — значит думать, что эти сведения каким-то образом в течение пятисот лет существовали в письменном виде, не оставив в немалом массиве русских летописей абсолютно никаких следов, пока они не были, наконец, включены в Никоновскую летопись. Картина, прямо скажем, маловероятная. Возводить их к местной новгородской летописной традиции тоже затруднительно — это было бы еще возможно в случае Вадима, но вряд ли в случае Аскольда. Тем более что, например, искусственность рассказа о призвании варягов в Никоновской летописи вполне очевидна. Еще более фантастическими выглядят предположения, что сведения Никоновской летописи восходят к самому древнему пласту русского летописания, современному киевскому княжению Аскольда (!)[39], хотя никаких данных о существовании в это время письменности на Руси нет, а деятельность школы создателей славянской азбуки Кирилла и Мефодия в Моравии в те годы еще только разворачивалась.

Присмотримся всё же к этим известиям внимательнее. Прежде всего бросается в глаза (и на это обращали внимание ученые), что составитель Никоновской летописи стремится заполнить событиями практически каждый из годов. Это не всегда удается, но именно такой цели служит, например, «разнесение» сказания о приглашении варяжских князей по нескольким годам. Фраза о гибели сына Аскольда от болгар соотносится с предшествующей летописной статьей, где говорится о крещении «Болгарской земли». Новгородцы недовольны самовластием Рюрика — Рюрик убивает Вадима и многих его сторонников. Оба известия связаны не непосредственным образом, а только контекстуально, поскольку каждое предваряется словами «Того же лета…». Но во всей этой летописной статье есть одно наиболее загадочное слово — это имя непокорного новгородца. Что это за имя?

Имя «Вадим» есть в святцах православной церкви: преподобномученик архимандрит Вадим Персидский, пострадавший за веру в 376 году (память — 9 апреля). Правда, в древнерусских месяцесловах оно встречается лишь однажды, в тексте XIII–XIV веков из Галицкого евангелия[40]. Но полагать, что Вадим Никоновской летописи был христианином, невозможно. Этимология этого имени неясна. По одной из версий, оно происходит от славянского глагола «вадить», то есть «клеветать», «наговаривать», «обманывать» или от славянского имени «Вадимир» того же происхождения. Получается, что персонаж Никоновской летописи имеет «говорящее» имя. Но так ли это на самом деле? Ни одного Вадима русские источники, по крайней мере до XVIII века, не зафиксировали. Возникает вопрос: не является ли имя новгородского антипода Рюрика искусственно созданным на основе соответствующего глагола? Если это так, то какое имя могло послужить для него образцом? Явно здесь не имелся в виду раннехристианский мученик, погибший в Персии. Поиск аналогий из летописей, как кажется, дает ответ на этот вопрос. Наиболее близким по форме можно считать имя «Радим» — имя мифического прародителя славянского племени радимичей. Летописная традиция считала и Радима, и Вятко (родоначальника вятичей) реально существовавшими персонажами. Возможно, составитель Никоновской летописи (или какой-либо его предшественник, если в основе данного фрагмента лежал неизвестный летописный текст) создал имя «Вадим» по типу имени «Радим», используя глагол «вадить». Так появился предводитель новгородского «мятежа» (притом о самом мятеже в Никоновской летописи ничего не говорится) с оригинальным славянским именем, совпавшим с малоизвестным именем христианским. А дальше «Вадим храбрый» зажил уже своей, отдельной от мифического прототипа жизнью…