Крис Хатчинс - Путин Страница 17

Варниг был позже назначен главой русского подразделения немецкого «Дрезднер банк» и теперь занимается проектом «Газпрома» «Северный поток» (Nord Stream), подразумевающим постройку нового газопровода под Балтийским морем, который соединит Россию и Германию. Двое мужчин остаются близкими друзьями, хотя Варниг до сих пор отрицает, что он знал Путина в Дрездене. (Его представители в «Дрезднер банке», признавая, что Путин и Варниг друзья, отрицают какие-либо прежние связи.) Бернард Вальтер, который управлял восточноевропейскими операциями банка в начале 90-х, говорит: «Мистер Варниг ясно сказал мне, что впервые встретил мистера Путина в 1991 году, когда я направил его в командировку в Санкт-Петербург». Представители банка также заявляют, что тщательная проверка прошлого Варнига не показала никакого намека на его связи со Штази. Тем не менее, рассекреченное 128-страничное дело Варнига из Штази раскрывает его кодовое имя «Артур» и то, что он начал работать на Штази в 1974 году как член бригады, носящей имя Феликса Дзержинского, основателя советской государственной службы безопасности, ЧК, портрет которого некогда висел на стене у Путина. В деле Варнига также указано, что он быстро продвигался по карьерной лестнице в восточногерманской разведке и был награжден рядом медалей за службу. Приказом № К 5447/84 «лейтенант Варниг, Матиас» был награжден медалью за Безупречную службу народу и родине. Приказом № К 109/88 «старший лейтенант Варниг, Матиас» был награжден несколькими медалями – за Безупречную службу в Национальной народной армии, за Защиту границ ГДР, как Герой социалистического труда и за другие заслуги. 7 октября 1989 года капитан Матиас Варниг был награжден как минимум девятью золотыми медалями из рук великого и внушающего ужас Эриха Мильке, главы Штази.

«Артур» представлял отчеты по энергетическим сделкам в Западной Германии, по политике менеджмента организаций, по биотехнологическим исследованиям, компьютерным технологиям и десяткам других отраслей, в основном подпадавших под категорию промышленного шпионажа. Утверждалось, что его карьере очень помогли его предполагаемые отношения с подполковником КГБ Владимиром Путиным в Дрездене. Согласно сообщениям немецкой прессы, эти двое сотрудничали в вербовке граждан Западной Германии для работы на КГБ, но это утверждение отрицается Варнигом. Если и нужны дальнейшие доказательства связи между двумя мужчинами в их темные шпионские дни, то их приводит подруга Людмилы Ирен Питч. По ее словам, спустя несколько лет Людмила рассказала ей, что было гораздо проще ладить с восточными немцами, чем с западными, и особенно это касалось друга ее мужа Матиаса Варнига. «Она говорила, что мы все выросли в одной системе, и что Володя и Варниг работали на одну и ту же организацию, – вспоминает Питч. – Я спросила у нее, что она имеет в виду. Она ответила, что Матиас работает на Штази, а Володя на КГБ. Я была довольно удивлена ее откровенностью».

Даже через кривое зеркало восточногерманской прессы было ясно, что советская империя находится под угрозой краха. Во время своего первого официального визита в Западную Германию в мае 1989 года Горбачев сообщил канцлеру Гельмуту Колю, что Москва больше не собирается использовать силу, чтобы противостоять демократизации в государствах-сателлитах СССР. Танки, которые въехали в Будапешт и подавили революцию в Венгрии в 1956 году, а в 1968 году уничтожили «социализм с человеческим лицом» во время Пражской весны, больше не были приемлемым способом решения конфликтов. Но даже несмотря на это немногие из восточных немцев верили в возможность падения ГДР.

Не сумев передать двум Эрихам ощущение экстренной необходимости в переменах, Горбачев забил последний гвоздь в их гроб во время визита в Восточную Германию в октябре, на праздновании сороковой годовщины основания государства, когда он предупредил, что «жизнь наказывает тех, кто опаздывает». С этого момента линии экстренной связи между Москвой и восточным Берлином – обычно гудящие от постоянных деловых переговоров между двумя коммунистическими союзниками – погрузились в тишину. На обеде в честь сороковой годовщины, устроенном для секретных служб, в своей бесконечной тираде о врагах государства, Эрих Мильке увещевал агентов Штази: «Уничтожать – и, при необходимости, без решения суда». Эрих Хонеккер также остался непреклонным. Он сказал Маркусу Вольфу: «Я никогда не позволю, чтобы здесь произошло то же, что сейчас происходит в Советском Союзе». В своем дневнике Маркус Вольф отметил: «Ни один враг не смог бы добиться того, чего добились мы сами: такой некомпетентности, невежества, возвеличивания самих себя и того, что мы совершенно перестали думать о мыслях и чувствах обычных людей». Тем временем друг Вольфа Ханс Модров, секретарь коммунистической партии в Дрездене с негромким голосом и седыми волосами, отказывался подавлять противоправительственные демонстрации, которые стали проходить в городе каждый вечер. Вольф и Модров считались лидерами группы реформаторов внутри коммунистической партии в Дрездене, хотя Вольф сам ругает себя за то, что не сделал больше для изменения восточногерманской системы изнутри. Путин и его коллеги по КГБ видели надписи на Берлинской стене. «Мы были младшим поколением секретных служб, – рассказал Владимир Усольцев журналу „Шпигель“. – Было абсолютно ясно, что советская власть неумолимо катится в пропасть». Важные документы были отправлены в Москву или сожжены. Списки контактов и личные дела советских агентов превратились в дым. «Мы жгли столько бумаги, что печь лопнула», – говорит Путин. Немыслимое случилось 9 ноября 1989 года в 18:53, когда члена нового правительства Восточной Германии спросили на пресс-конференции, когда обещанный новый восточногерманский закон о свободе передвижения вступит в силу. Он ответил: «Ну, насколько я вижу – прямо сейчас». Тысячи жителей восточного Берлина устремились к границе и стали требовать, чтобы их пропустили на Запад. В 22:30 граница была открыта на Борнхольмер-штрассе – этот исторический момент обозначил падение Берлинской стены.

Вечером 6 декабря здание КГБ было окружено бушующей толпой, которая уже разграбила штаб-квартиру Штази, находящуюся через дорогу. Путин поспешил в свой офис, ему был выдан пистолет. Он вышел на улицу и попытался отвести гнев протестующих, утверждая, что здание КГБ на самом деле является советским военным объектом. Кто-то крикнул в ответ: «Тогда почему на вашей парковке стоят машины с немецкими номерами? Что вы вообще тут делаете?» Путин ответил, что существует соглашение, позволяющее русским использовать немецкие номера. «А кто вы такой? – крикнул другой человек. – Вы слишком хорошо говорите по-немецки!» Путин сказал им, что он переводчик. Затем он вернулся в здание и позвонил командующему местного советского гарнизона, чтобы попросить о помощи, но ему ответили: «Мы ничего не можем сделать без приказа из Москвы. А Москва молчит». Москва и в самом деле молчала. В последующие годы реакция Путина стала известной: «Я почувствовал, что страна больше не существует, что она исчезла». Один отчет о той судьбоносной ночи в восточном Берлине говорит о том, что толпа смогла попасть в здание и столкнулась с будущим Президентом России, который стоял наверху лестницы и размахивал пистолетом. Он спокойно обратился к ним, слегка улыбаясь: «Поднимайтесь, если хотите, но пока вы доберетесь до меня, шестеро будут мертвы». Это кажется маловероятным – в тот момент в здании были и другие агенты КГБ, и это одиночное выступление Путина выглядит как попытка пиарщиков превратить его в КГБшного Джеймса Бонда. Путин говорит только, что русские «были вынуждены продемонстрировать готовность к защите здания, и эта решительность определенно впечатлила толпу, по крайней мере, на какое-то время».