Аркадий Арканов - Вперёд в прошлое Страница 17

С ВОСЬМИ ДО ВОСЬМИ

В общем, когда я взглянул на часы, уже было двадцать минут восьмого. А на дежурство мне надо было к семи. Так что все равно я опоздал...

А какая разница – опоздать в предпоследний день практики на двадцать минут или на час? Все равно зачтут. А тут еще наши завели проигрыватель, который мы взяли на практику из Москвы... И, как назло, была суббота... И тащиться через всю рощу в больницу в субботу, в предпоследний день практики, не очень-то хотелось... И пластинку поставили мою любимую, правда, треснутую, потому что кто-то из нас однажды сел на нее... А главное – Валечка, сестра из терапевтического отделения, пришла в тот день к нам в гости и довольно мило на меня поглядела.

Ну, а я – на нее.

Мы с ней и раньше переглядывались, а сегодня все было как-то по-особенному. То ли потому, что послезавтра мы уезжали, то ли еще почему-нибудь.

Короче, какая-то невидимая ниточка протянулась от меня к ней, и казалось, что между нами должно именно сегодня что-то произойти.

Наши сдвинули кровати к окну, и начались танцы.

Выпить захотелось невероятно, но я знал, что рано или поздно пойду на дежурство, и не взял в рот ни капли.

Это было совсем плохо, потому что, даже когда я выпивал, у меня храбрости в общении с девчонками не прибавлялось, а уж в трезвом виде всей моей смелости хватало максимум на беседу о Римском-Корсакове или о Вагнере... Я тогда жутко застенчивый был. Врал. Вот тебе и медики-циники, медициники!

Я с Валечкой протанцевал подряд три танца. Два танца молчал. Она тоже молчала. Но пару раз переглянулись все-таки. А во время третьего танца плюнул на все, собрался с духом и спросил, любит ли она Вагнера... Ну что я еще мог спросить?! Валечка кивнула, и я подумал, что теперь все в порядке.

А тут она еще попросила, чтоб я вообще не ходил ни на какое дежурство.

Я бы и рад, конечно, не ходить, но, с одной стороны, боялся, что не поставят зачет, а с другой стороны, все-таки последнее дежурство. Может, хоть какой-нибудь аппендицитик привезут...

Надо же! Четыре недели был на хирургическом цикле, и за все это время мне самостоятельно разрешили только один раз удалить какую-то дурацкую иголку. Остальное время вязал узлы, снимал швы и делал лимонные корочки! Это я-то, член хирургического кружка, человек, который решил всю жизнь посвятить хирургии! И когда мне наконец сказали, что следующую операцию сделаю я сам, то, по невероятному невезению, – как мое дежурство, так ни одного случая!

Поэтому я сказал Валечке, что не пойти на дежурство я не могу, но если ничего не случится, то к двенадцати я вернусь, и мы с ней немного погуляем в роще, если, конечно, она меня подождет. Она сказала, что до двенадцати подождет, но не позже.

По дороге в больницу я почти бежал. Бежал по той самой роще, которая для местных жителей была чем-то вроде парка культуры и отдыха. По субботам и воскресеньям вся молодежь надевала свои лучшие наряды и гуляла в роще. Здесь и ухаживали, и любили, и, случалось, дрались... Так что, если поступал в субботу или воскресенье в больницу какой-нибудь парень с пробитой головой, можно было точно сказать: из рощи. Здесь же, в роще, и стадион был. В общем, не роща, а самый настоящий культурный центр.

Так вот, бежал я по этой роще, порой даже вприпрыжку. Бежал и ивовым прутиком сшибал по дороге листья и желуди с деревьев. Особенно мне нравилось попадать по листу самым кончиком прута так, чтобы рассечь лист по всей длине.

Прыгал я так по роще, посвистывал своим прутиком и думал, как ночью останусь с Валечкой один на один.

И будем мы идти с ней по этой тропинке. А потом окажемся совсем в лесу. Но как мы окажемся совсем в лесу, я даже не представлял...

Мы сядем с ней на траву. Ей станет прохладно, и я накину на ее плечи свою куртку. Мы будем говорить о чем-нибудь. Потом я ее поцелую... Но как я перейду от разговоров к поцелую, я понятия не имел... Потом, может быть, поздно ночью, я возвращусь к нашим и тихо пройду к своей раскладушке. И на вопрос проснувшегося Сани: «Ну как?» – я отвечу лениво, по-мужски: «Все в порядке». И так же лениво, по-мужски начну раздеваться.

В этот момент я увидел Гузову, мою бывшую больную, которая выписалась две недели назад. Гузовой было пятьдесят четыре года. Это была очень смешная женщина. Глядя на нее, я всегда вспоминал известный врачебный анекдот, когда врач спрашивает мужика: «Как на двор ходите?» А мужик отвечает: «В сапогах».

– Ну, как самочувствие, Гузова?

Она как будто ждала этого вопроса.

– Да что уж там, доктор, – заголосила она, точно я был на обходе, – вот тут, справа, все время колония ощущаю. Вот колет и колет, а потом как вдарит, так, что сердце останавливается. А вчера утром проснулась и ощущаю, что харковище меня душит. Ну, душит и душит... Просто сил нет. И вот, не совру, доктор, после этого цельный час с души рвалась одной горечью... Когда у вас лежала-то, лучше ощущала...

Я понял, что разговор становится бесконечным, и сказал, что тороплюсь в больницу.

– А-а... Ну, тогда конечно, – вздохнула Гузова. – И на том спасибо. Душевный вы человек, Сергей Михайлович. Больные вас ох как любят. Спасибо, Сергей Михайлович...

После встречи с Гузовой я почувствовал себя совсем уверенно.

«Сергей Михайлович, – думал я, – доктор Сергей Михайлович... А может, я действительно сегодня стану Сергеем Михайловичем...» И я пошел быстрым, но солидным врачебным шагом, в кедах, в сатиновых черных шароварах и белой майке. Ну, потому что жарко было, а халат все равно давали больничный...

Во дворе, как обычно, гуляли перед сном больные. Больше терапевтические. Ну, и те из хирургии, которые могли двигаться.

Они выглядели очень смешными. Все в застиранных, когда-то фланелевых халатах. Все в стоптанных больничных шлепанцах. Женщины в простых коричневых полуспущенных чулках. А у мужчин из-под халатов виднелись белые кальсоны, заправленные в простые коричневые носки...

Мне не удалось проскочить через двор незаметно, и несколько мужчин обступили меня... Они все хорошо ко мне относились, но как-то несерьезно. Понимали, наверное, что я еще мальчик. Называли Сережей и ценили меня, казалось, только за умение рассказывать анекдоты.

Вот и на этот раз они потребовали от меня новый анекдот. Пришлось рассказать. И пока они покатывались, я сбежал.

Еще в приемном отделении мне сказали, что привезли прободную язву.

Я мгновенно нацепил на лицо маску, вбежал в операционную и увидел, что опоздал. Больной уже был под наркозом, а Иван Андреевич делал разрез. Ему ассистировали операционная сестра и студентка из нашей группы с нелепой фамилией Лошадь. Она тоже сегодня дежурила и торчала в больнице чуть ли не с утра! Не любил я эту Лошадь! Какая-то она была до противного исполнительная и правильная. Вот ведь ни к чему ей эта операция. Ведь хочет быть гинекологом. Но чтоб когда-нибудь уступила свою очередь поассистировать! Нет! Ей лишь бы за крючок подержаться!