Иза Высоцкая - Короткое счастье на всю жизнь Страница 17

Купили для спектакля старый, старинный шкаф-буфет, резной, с толстыми гранеными стеклами в дверцах, фигурными ручками. Иду ночью через темную сцену в подвал, где находится душ, и чувствую запах, запах другой жизни, тревожный и манкий. Иду по запаху и упираюсь в шкаф. Долго стояли мы, как будто беседуем. Утром на репетиции встречаемся друзьями. Мне кажется, шкаф стал мне помогать, и знаменитая сцена с Астровым у шкафа обрела душу.

Приезжал Володя. Ему очень хотелось посмотреть репетицию, но это не позволялось, и тогда он пробрался на балкон и затаился. Посреди репетиции Михаил Федорович гневно: «Кто там?» Володя встает и спокойно говорит: «Пока никто». Ему было разрешено остаться.

Володины приезды — короткие, жадные, родные. После той страшной больницы я уже знала, что и он может быть беспомощным, и не могла смириться с этим, но я любила. Пока он рядом, ничего не страшно, пока он рядом…

Приближалась премьера. Я тайком спускалась ночью на сцену постоять у шкафа, погладить его и пошептать: «Он ушел…»

И вот уже в расписании сдача и премьера. Я играю сдачу — это самое страшное. Приглашаются актеры всех театров, студенты театрального, руководство всех и вся, журналисты. Рецензии выходили до премьеры. Дядя Ваня — Михаил Федорович Романов, Елена Андреевна — Литвинова, няня — Карташева — так искренни, просто забываешь, что ты на сцене, и умираешь от желания понять, помочь. Дядя Ваня такой большой, такой красивый, гордый — и такая боль в глазах, потерянность — если бы можно было заслонить его от всех бед.

И что же делать, если Елена Андреевна так хрупка и прекрасна, что конечно, конечно только ее и должен любить Астров.

И как хочется верить, что увидим «небо в алмазах», пусть не мы, но кто-то после нас непременно будет счастлив.

Я все любила: и темно-синее платье с тонким белым кружевом по вороту, и гладко прибранные в косу волосы, и няню, и шкаф, и невыносимого отца, и хлопоты по хозяйству. Об Астрове, про любовь к нему даже вслух не произносится.

И случилось. Вышли две рецензии, и так хвалили, так хвалили, что Михаил Федорович перестал со мной разговаривать. А я услышала, как на улице кто-то сказал: «Жукова, смотри, Жукова прошла», смутилась ужасно, заняла денег и купила новое пальто.

Опять разлука. Ростов-на-Дону. 1961 год.

А у Володи был четвертый курс. Мне удалось посмотреть «Золотого мальчика», «Свадьбу» и «На дне». Везде небольшие характерные роли: Бубнов в «На дне» был очень хорош, и мы с Ниной Максимовной поддразнивали его: «А ниточки-то гнилые».

Да и всё, что бы Володя ни делал, было живо, заразительно. Это главное. Никому и в голову не приходило, что острохарактерный эпизодический актер станет Гамлетом и народным кумиром.

Что-то нужно было делать с нашей московско-киевской жизнью. И прежде всего меня нужно было развести. А как? Полагалась публикация о разводе в газете — очереди по нескольку лет; суд по месту жительства ответчика, а это Таллин, и сам суд — дело нескорое.

Только всемогущий Стебловский мог помочь с газетой. Иду, прошу, едва дыша получаю записку к главному редактору, а через день-два — газету с публикацией, просунутую под дверь.

Остальное берет на себя бабушка Ирина Алексеевна. У нее клиентка — театралка и народная судья. Письменно умоляю Юру прислать мне соглашение на развод. Получаю длинное оскорбительное письмо и короткую нужную телеграмму. Был скорый суд на украинском языке, мало что поняла, но мне сказали по-русски, что свободна и сумму выкупа.

Мечутся наши письма между Москвой и Киевом, вымаливаются дни — слетать, хотя б на миг. Подаем заявление в ЗАГС.

Я подаю заявление об уходе из театра. Михаил Федорович говорит, что я полная дура. Осенью наши гастроли во МХАТе. Я сыграю Соню, и мне дадут орден. И вообще уходить нельзя, но Володю он не возьмет, хотя об этом не было и речи. Директор В. Мягкий дурой не называет, а предлагает отдельную квартиру и повышение оклада. Ну что за ерунда?!

Мы снова будем вместе за ширмой, будем вместе засыпать и просыпаться, чудесно ссориться и чудесно мириться. И снова Володя будет носить меня на руках вокруг стола и дарить мандарины. Не надо квартиры, не надо ордена — долой разлуку!

Бракосочетание назначено на 25 апреля. Какая теплая была весна! Цветов никаких, только подснежники. У нас не будет свадьбы, ну зачем? Ведь мы и так давно муж и жена. Позовем Володечку Акимова, Гарика Кахановского, Аркашу Свидерского и славно посидим в ресторане, как солидные люди, если получится.

Но Семен Владимирович из Ленинграда (он что-то сдает или учит в военной академии) приказывает: «Свадьбе быть!» Нина Максимовна отмывает акимовскую комнату, как самую большую, и даже обнаруживает в коридоре раздвижной стол о шести ногах, но Семен Владимирович из Ленинграда приказывает: «Только в моем доме. На Большом Каретном».

Собираются срочно родственницы Евгении Степановны, и готовится пир на весь мир. Времени совсем чуть-чуть. Мчит меня Евгения Степановна на улицу Горького в магазин «Наташа», и начинают мне в примерочную носить замечательные платья. Вот прелестное белое, простое и нарядное, шелковое. «Берите, берите — оно вам очень идет», — говорит заглянувшая случайно покупательница. Но оказалось, это и не платье вовсе, а то, на что платье надевается. Само же платье пышное, скользяще-шелестящее, кремовое в палевых розах — перлон! Я как клумба. «Берем!» — решает Евгения Степановна.

Тамара в спектакле «Белые ночи». Ужасно хочу быть стервой. Ростов-на-Дону. 1961 год.

Накануне свадьбы Володя отправляется на мальчишник в кафе «Артистик». Его нет и нет, лечу спасать. «Изуль, я пригласил всех, но кого, не помню».

Теплым, солнечным апрелем 25-го числа 1960 года в рижском ЗАГСе… С трудом удерживаю охапку подснежников, подходит забавный парень и нахально говорит: «Невестушка, поделись цветочками с нашей невестушкой!» Я делюсь, мне не жалко, нам смешно. Наши свидетели — Володины однокурсники — Марина Добровольская и Гена Ялович. Они тоже влюбленные и смешные. Нас вызывают. Грянул марш из «Укротительницы тигров», и мы, давясь смехом, входим в торжественную комнату, и торжественная женщина нам вещает: «Дорогие товарищи, крепите советскую ячейку!» Нам становится совсем смешно. Нас быстро приглашают расписаться и объявляют мужем и женой. Отныне я — Высоцкая.

Вечером крошечная квартирка на Большом Каретном забита до отказа. Мы с Володей оказались на подоконнике. Расходились на рассвете. Шли с Ниной Максимовной пешком, дурачились и никак не могли угомониться.

Оставалось всего-то ничего — устроиться на работу.